Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

22

В одном из писем А. И. Куприна из Парижа в Загреб (Сербия), где жила дочь С. Я. Елпатьевского Людмила Сергеевна Врангель (по первому мужу Кулакова), Александр Иванович спрашивал ее: «Не забыла ли Людмила Сергеевна на расстоянии ужасного количества лет своего друга, друга Вашей молодости, раба Вашего и божьего Куприна?.. Вы, вероятно, и не подозревали того, что я в Вас был немножко влюблен? И, конечно, не помните, как смешно и печально окончился этот односторонний роман?

Мы спускались с Дарсановского холма в ослепительно яркий летний день. Вы были в белом легком платье, которое Вам изумительно шло. Я в чем-то светло-синем из альпача или фланели. И вот когда мы обогнули церковь, на самом крутом месте спуска, и на самом критическом месте разговора, случилась катастрофа. Мне помнится, будто я уже прижал левую руку к сердцу, а правую готов был простереть к голубому небу, как вдруг споткнулся, упал поперек густо пыльной дороги и покатился по ней, подобно кегли. Встал я белый как мельник, и на этом белом фоне — пунцовое от стыда лицо. Первым Вашим движением было — убежать или сделать вид, что Вы вовсе не знакомы с экстравагантным молодым человеком, вздумавшим кувыркаться средь бела дня на улице модного курорта. Но природная доброта взяла верх. Вы не только не бросили меня в этом моем идиотском положении, но даже милостиво помогли мне привести себя в сравнительно человеческий вид. Помните?» (ЛБ. Сообщено А. К. Бабореко).

23

А. И. Куприн писал Л. И. Елпатьевской в феврале 1902 года: «…3 февраля была свадьба моя с Мусей… Ангел напился до потери человеческого образа и сцепился с Анной Яковлевной Малкиной („Юный читатель“). Интересно тут у них, у обоих, сказалось взаимное раздражение и долго скрываемая ревность к Александре Аркадьевне, к влиянию на нее и на дела и т. д. Оба наговорили друг другу неприятностей, и Ангел закончил заявлением, что „он теперь в журнале монарх, так как Александра Аркадьевна при смерти“… Вместо того, чтобы уйти или переменить разговор, она (Малкина), несмотря на то, что ее предупреждали и удерживали, продолжала наскакивать на Ангела и подзуживать его… а потом хлопнулась в истерику и заставила всех за собой ухаживать целый час…» (ИРЛИ).

24

А. И. Куприн, подпоручик 46 пехотного Днепровского полка, в середине 1894 года вышел в запас (в чине поручика) и уехал в Звенигородку Киевской губернии к своей сестре 3. И. Нат.

25

Местонахождение корректуры повести Л. Н. Толстого «Казаки» неизвестно. Л. Д. Любимов, сын Д. Н. Любимова, утверждает (в письме к Н. Н. Гусеву), что в архиве его отца не было корректуры «Казаков» (см. Лев Толстой, «Казаки», М. 1963, стр. 388). Корректурные листы «Казаков» с большими вставками и замечаниями видели Куприн и я у Любимовых в 1902 году (прим. М. Куприной-Иорданской).

26

Летом 1890 года Куприн окончил Александровское военное училище и в чине подпоручика был зачислен в 46 Днепровский пехотный полк, где прослужил до лета 1894 года.

27

Федор Кузьмич — старик, живший под Тобольском. О Федоре Кузьмиче ходила легенда, что он не кто иной, как император Александр 1, который якобы ушел от мира, мучаясь, как отцеубийца, угрызениями совести.

28

Александра Аркадьевна Давыдова нежно любила впечатлительного, тонкого, душевно глубокого писателя Всеволода Михайловича Гаршина. Отвечал признательностью Давыдовой и Гаршин. Сохранились его письма к Давыдовой (прим М. Куприной-Иорданской).

29

Александра Аркадьевна принимала горячее участие в отправке Надсона за границу. По ее просьбе один железнодорожный магнат дал Надсону крупную сумму денег, а через два месяца после его отъезда состоялся концерт Карла Юльевича в пользу тяжелобольного поэта (прим. М. Куприной-Иорданской).

30

В связи со смертью А. А. Давыдовой Н. К. Михайловский писал: «…скончалась издательница „Мира божьего“ Александра Аркадьевна Давыдова. Это большая потеря для журнала, в котором ее роль не ограничивалась простым издательством. Женщина редкого ума и энергии, она создала этот журнал с его своеобразной программой, была его душой, и успехом своим „Мир божий“ в очень и очень значительной степени обязан ей, хотя она ничего не писала. На журнальное поприще ее толкнула простая случайность. В 1885 году она познакомилась с г-жой Евреиновой, затеявшей тогда „Северный вестник“… Г-жа Евреинова предложила Александре Аркадьевне место секретаря редакции, и та приняла его, как я думаю, без серьезного отношения к делу. Вначале это было чисто дилетантское занятие умной светской дамы, у которой было много свободного времени и которой надоели приемы, выезды, визиты. Я помню ее в то время блистающей красотой, остроумием, весельем… Но постепенно она так втянулась в дело, что уже положительно не могла без него существовать, основала „Мир божий“ и вся ушла в него… ей помогала старшая дочь Лидия Карловна, по мужу Туган-Барановская… Но в прошлом году Лидия Карловна умерла, и эта преждевременная смерть страстно любимой дочери сразу подкосила издательницу „Мира божьего“… На похоронах один наш общий знакомый заметил: „Вот когда можно без преувеличения сказать: умерла от горя…“» («Русское богатство», 1902, март). «За четыре дня до смерти, — писал А. И. Богданович в „Мире божьем“, — она составляла программу апрельской книги и рассматривала новые иностранные издания, выбирала нужные статьи для перевода. Почти накануне смерти она сделала необходимые распоряжения по выпуску мартовской книги: „А то боюсь, по случаю моей смерти книга запоздает. Подписчикам нет дела до того, жива я или нет, а книгу они должны получить вовремя“. Сама проредактировала объявление для газет о своей смерти. „Чтобы поменьше всяких жалких слов. Терпеть не могу этой показной казенной скорби…“ Эта славная смерть, спокойная и бесстрашная, блестяще завершила эту чудную жизнь, богатую впечатлениями, полную труда, преданную общественным интересам» («Мир божий», 1902, апрель).

31

2 марта 1902 года Куприн писал Л. И. Елпатьевской в Ялту: «…Как я Вам уже телеграфировал, Александра Аркадьевна умерла от паралича сердца, то есть мгновенно и, вероятно, безболезненно. Это было в воскресенье, а во вторник ее похоронили. На панихиде и погребении перебывал весь петербургский литературный мир, было множество венков и т. д., но, слава богу, речей на могиле не было, так как это была особенная, постоянно выражаемая воля покойной» (ИРЛИ).