Теодор Гладков - Менжинский

Советский суд, выражая волю народа, сурово и справедливо покарал разоблаченных врагов Советского государства.

В конце июня 1931 года Вячеслава Рудольфовича рано утром разбудил телефонный звонок. Менжинский еще не совсем оправился от тяжелой болезни, только в апреле врачи разрешили ему приступить к работе в ОГПУ и то с очень строгими ограничениями. Члены коллегии ОГПУ знали об этом и старались меньше тревожить Менжинского. И коль сегодня они побеспокоили его, да еще так рано, значит дело важное и неотложное.

Через полчаса председатель ОГПУ был в своем кабинете. Ему доложили содержание полученного ночью из-за рубежа сообщения: крупнейшие электротехнические фирмы, поставляющие оборудование в Советский Союз и разведывательные органы ряда стран, в том числе «Интеллидженс сервис», заключили соглашение о совместной подрывной работе против нашей страны. В ОГПУ был доставлен полный текст этого соглашения от 16 октября 1930 года, а также документы Цюрихского совещания участников блока, которое состоялось 5–6 июня 1931 года. На совещании присутствовали представители германских фирм «Сименс-Шуккерт», «АЭГ», «Броун-Бовери», английских «Метро-Виккерс» и «Питлер», американской «Дженерал электрик компани».

Под руководством Менжинского чекисты разработали план разоблачения вредительской деятельности представителей «Метро-Виккерс» и «Сименс-Шуккерт». Чекистам удалось установить связи руководителей конторы английской фирмы в Ленинграде — Лесли и Чарльза Торнтона, сына владельца фабрики Карла Торнтона за Невской заставой, на которой когда-то вел революционную работу Менжинский, и Аллана Монкгауза — инженера конторы. Удалось добыть фотокопии документов, в частности дневника и записной книжки Торнтона, изобличающих и Торнтона и Монкгауза и их подручных в шпионско-вредительской деятельности против нашей страны. Торнтон и Монкгауз были арестованы, сознались в подрывной деятельности и выдали свою агентуру. До суда их выпустили на свободу, взяв подписку о невыезде из Москвы.

Английское посольство оказало на них давление и заставило отказаться на суде от своих показаний на предварительном следствии. Торнтон на суде заявил, что он дал показания под моральным воздействием ОГПУ.

Государственный обвинитель в ответ на это заявление обратился к Торнтону с такими словами:

— Позвольте и мне оказать на вас такое же «моральное давление» и сказать: гражданин Торнтон, вы уже бесполезны и здесь и там, потому что вы как разведчик показали свою несостоятельность, ибо вы через 24 часа после ареста выдали свою агентуру и сделали это потому, что вы трус по природе и вам не может доверять даже ваша английская разведка.

Совершенно очевидно, что не только трусость заставила признаться во всем английского разведчика, но главным образом неопровержимые улики, собранные чекистами.

Оценивая роль ОГПУ в разоблачении английских шпионов, польский корреспондент Берсон сообщал в свою газету:

«Впервые за много лет русский медведь поймал английского льва за хвост, а тот вместо того, чтобы укусить, завизжал и испортил воздух».

В апреле 1933 года Верховный суд вынес на основании неопровержимых фактов свой приговор.

Последние остатки Торгпромовского заговора были ликвидированы. Идя навстречу правительству Великобритании, советские власти выслали всех английских обвиняемых из нашей страны.

Реакционная английская печать распространяла о процессе самую фантастическую ложь. Однако один из главных обвиняемых, Аллан Монкгауз, в лондонской газете заявил, что следователи ОГПУ были исключительно корректны по отношению к нему и, «судя по всему, являлись первоклассными знатоками своего дела».

В разоблачении всех этих контрреволюционных групп, интервенционистских планов международного империализма исключительно велики заслуги Менжинского. Отмечая его роль и благородные качества коммуниста-чекиста, «Правда» на второй день после смерти Менжинского писала:

«Капиталистический мир сплетал тончайшую сеть для Советской страны. Он подкупал отборнейших людей из старой буржуазной интеллигенции и устраивал дьявольские заговоры. Они разбивались один за другим о непреклонную бдительность чекистов, прошедших суровую школу политической борьбы за дело пролетарского государства.

Эту школу чекистов создавал подлинный, в лучшем смысле слова, рыцарь пролетарской диктатуры Феликс Дзержинский. Традиций этой школы хранил другой рыцарь — Менжинский.

Здесь, в этом зале [Колонном зале Дома Союзов, где проходили открытые процессы над шпионами и вредителями], дописывались последние страницы в тех, привлекших внимание всего мира делах, первые страницы которых набрасывались в кабинете т. Менжинского и свидетельствовали о выдающемся его уме, о большевистской неусыпной бдительности, о замечательном революционном чутье…»

Глава шестая

Двадцатилетним юношей Менжинский стал на позиции рабочего класса и до конца своей жизни остался верен рабочему классу. Сорок лет борьбы, сорок лет героического служения рабочему классу. В последние годы жизни, чрезвычайно занятый работой в ВЧК и ОГПУ, он находит время бывать у рабочих, на предприятиях, в цехах. Еще со времени работы в Киеве и до конца жизни он поддерживал тесную связь с коллективом киевского завода «Транссигнал». Менжинский пользовался любовью и уважением советских людей — рабочих, крестьян, воинов Красной Армии, пограничных войск. Его, по выражению Куйбышева, «любили все трудящиеся». Шахтеры Донбасса в 1928 году избрали его почетным забойщиком и прислали в знак внимания и уважения шахтерскую лампочку. Строители избрали его почетным бетонщиком, железнодорожники — почетным машинистом-наставником, воины Воронежского стрелкового полка — почетным красноармейцем.

Несмотря на свою исключительную занятость, Менжинский использовал каждую возможность, чтобы лишний раз напомнить чекистам об их высшем партийном долге — таковым он считал законопослушание партии. Деятельность ВЧК−ОГПУ, по его выражению, требовала «абсолютной, беспредельной преданности и законопослушности партии». Он любил повторять слова Дзержинского о том, что «ЧК должна быть органом Центрального Комитета, иначе она вредна, тогда она выродится в охранку или в орган контрреволюции».

Обращаясь к чекистам, Менжинский в 1931 году писал: «…Партийные директивы — это главное».

Важно подчеркнуть, что партийное руководство органами государственной безопасности он понимал как коллективное руководство Центрального Комитета.

Именно поэтому тогда кое-кому не понравилось одно выступление Менжинского, когда Вячеслав Рудольфович, обращаясь к чекистам, заявил: