Антология - Живой Есенин
Когда вышли из кабинета, Блюмкин, не скрывая своей досады, спросил Есенина, почему тот не согласился командовать всей крестьянской литературой? Сергей ответил, что у него уже был опыт работы с Клычковым и Орешиным в «Трудовой артели художников слова»: однажды выяснилось, что артель осталась без гроша. А кто поручится, что это же не произойдет и с журналом? Он же, Есенин, не так силен в финансовых вопросах. А заработать себе на спину бубнового туза не собирается!..
В общем, дело с новой крестьянской группой разладилось. Но по-прежнему «святая троица» восседала вместе с Есениным. Очень многие перестали ходить в «Стойло Пегаса».
Если читатель подумает, что я пристрастен к «мужиковствующим», приведу несколько строк из воспоминаний Льва Повицкого, которому Есенин посвятил стихотворение:
Старинный друг,Тебя я вижу вновьЧрез долгую и хладнуюРазлуку…[144]
Вот что пишет Повицкий, который встречался с Есениным после его приезда из-за границы: «Участились его скандальные выходки в ресторанах и пивных Москвы. Его снова окружили „друзья-приятели“ из „крестьянского“ лагеря, „мужиковствующие“»…[145]
Мы опасались, что «Стойло» закроют, и Шершеневич предложил создать правление «Ассоциации». Когда был поставлен вопрос о Клычкове, Орешине и Ганине, Есенин откровенно заявил, что он ничего сделать не может. Александр Яковлевич Таиров предложил запретить им вход в «Стойло» и вывесить соответствующее объявление. Оно было тут же составлено рисовыми буквами, и первым под ним подписался председатель «Ассоциации» С. Есенин.
В дверях «Стойла» ежедневно по очереди дежурили дюжие швейцары, они вывесили объявление на видном месте, дали прочесть «святой троице» и не пустили в «Стойло».
Через три дня Клычков, Орешин и Ганин перехватили Есенина по дороге в «Стойло» и повели в пивную. Там они не только угостили его захваченной с собой водкой, но еще смешали ее с пивом, то есть, как это называют, поднесли ему «ерша». Сергей, в отличие от своих собутыльников, моментально захмелел.
В пивную вошел с девушкой молодой человек в черной кожанке, как оказалось чекист. Они заняли столик неподалеку от четырех поэтов. «Святая троица» начала подлый разговор, всячески вызывая Есенина на активное действие против молодого человека. В конце концов плохо владеющий собой Сергей поддался на их провокационные выпады. А что же – «мужиковствующие»? Они вскочили с места и, не заплатив по счету, бросились к выходу. Официанты и швейцар преградили им путь. Через десять минут приехала машина и четырех поэтов увезли.
22 ноября 1923 года «Рабочая газета» напечатала заметку журналиста Л. С. Сосновского «Испорченный праздник», в которой он обвинял поэтов в антиобщественном поступке. Но ведь следователь МЧК мог не знать, каким иезуитским способом действовали друзья-«мужиковствующие». Я зашел к Мариенгофу на Богословский, рассказал, что и как произошло. Он обругал «святую троицу» и сказал, что позвонит по телефону председателю Центропечати Борису Федоровичу Малкину. В то время в одной квартире со мной, дверь в дверь, жил брат Бориса Федоровича – Матвей. Он и сказал мне, что Борис Федорович куда-то уехал на две недели. Когда я сообщил об этом Анатолию, он развел руками.
От него я сразу же пошел к Шершеневичу, он был болен бронхитом. Вадим посоветовал отправиться к следователю, который ведет дело о 4 поэтах.
Рюрика Ивнева в Москве не было. Жена Бориса Эрдмана сказала мне по телефону, что ее муж уехал в другой город оформлять спектакль, а Николай забрался в глушь и дорабатывает «Мандат». Георгия Якулова положили в больницу – подлечить легкие. Грузинова я встретил в столовой клуба поэтов. Выслушав меня, он ответил, что это дело непростое:
– Надо насушить сухарей, чтоб было что есть, – сказал он. – И припасти нюхательного табака. Обсыпаться им от бекасов…
На заседании правления Союза поэтов я рассказал о случае в пивной со всеми подробностями и предложил избрать товарищей для переговоров со следователем. К моему удивлению, раздались голоса, что Есенин давно не вносит членских взносов и его нужно считать выбывшим из союза.
Вдруг со своего места поднялся председатель И. А. Аксенов, на губах его выплыла улыбочка, и он почти саркастически провозгласил:
– Сейчас литературные организации сговариваются организовать совместное заседание и разобрать инцидент в пивной. Я понимаю, что Мотя Ройзман беспокоится о своем друге Сергее Есенине, чего не скажешь о других имажинистах. Но у нас в союзе он помимо всего является юрисконсультом. Сам бог возложил на него миссию заступничества за Есенина…
Я понял, что Аксенов не забыл острой фразы Сергея, из-за которой ему пришлось сбрить свою бороду. Все подняли руку за предложение Ивана Александровича. После заседания делопроизводитель союза Г. Дешкин написал мне мандат[146].
Мне пришлось говорить с начальником отдела, за которым числилось дело 4 поэтов. Я рассказал, как все произошло на самом деле в пивной. Он поинтересовался, откуда я все узнал. Я сослался на владельца пивной и официанта, обслуживающего четырех поэтов. Начальник просил ему позвонить по телефону на следующий день. Я это сделал, и он сообщил мне, что сегодня вечером Сергей будет на свободе.
Через два дня увидел Есенина в «Стойле». Он пожал мне руку и сказал, что я – настоящий друг. (Наверно, он узнал обо всем от Грузинова, который присутствовал на заседании правления союза.)
Через десять дней состоялось разбирательство дела 4 поэтов на товарищеском суде в Доме печати. Обвинителем выступил Л. Сосновский. Не знавший Есенина и обстоятельств происшествия, он сосредоточил основной огонь своей речи на Сергее. Резко обрушился на четырех поэтов председатель суда Демьян Бедный, порицая их не только за дебош в пивной, но, с его точки зрения, и за «их отвратительное поведение на суде». Впрочем, нотки сожаления звучали в его голосе, когда он говорил о том, что Есенин губит свой талант. Да и после смерти Сергея, выступая на страницах газеты, Демьян признавался: «Я знал Есенина, я за него страдал»…[147]
В защиту Есенина выступил А. Эфрос, А. Соболь, Вяч. Полонский, В. Львов-Рогачевский. Поэт М. Герасимов рассказал о работе Сергея в Пролеткульте. Рюрик Ивнев, подавший резкую реплику во время повторного выступления Л. Сосновского, был удален из зала, но ухитрился просидеть за прикрывающей дверь шторой до конца суда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});