Георгий Соколов - Малая земля
Флаги над городом
1
Саперам не надо объявлять о наступлении. Они знают, что, когда им приказывают разминировать передний край, нейтральную полосу, перерезать проволочные заграждения, — значит, засиживаться на месте армия не будет.
Сегодня такой приказ получен. В ожидании ночи саперы отдыхали. Степан Жестов лежал, подостлав плащ-палатку, в узенькой ложбине, среди чахлых кустиков, и смотрел на гору Сахарная голова. Желтые лучи заходящего солнца скользили по ее вершине, и она блестела, как позолоченная.
У ее подножья серой громадой раскинулся цементный завод «Октябрь», на котором он работал до войны.
Родной завод! Семь месяцев смотрит на него истосковавшимися глазами цементник. Не дымят заводские трубы, не грохочут стальные вращающиеся печи, не сыплется в элеватор знаменитый новороссийский цемент. Сейчас гам неумолкающий грохот бомб, мин, снарядов, треск пулеметов и автоматов.
Жестов часто смотрел в бинокль через Цемесский залив на разрушенные корпуса цехов и вздыхал: «Что, гады, сделали с заводом. Попробуй-ка восстанови его».
Невдалеке от Жестова лежал пожилой сапер Никита Петрович Кожин. У него длинные вислые усы и мохнатые брови, из-под которых смотрят колючие глаза. Родом он из Смоленской области, участвовал в первой империалистической войне. До войны был плотником в колхозе. Он любил строить блиндажи и не очень-то охотно шел ставить или снимать мины.
Кожин тихо напевал старую солдатскую песню:
Прощай, деревня, прощай, Кавказ,Прощай, девчонка, в последний раз…
Раньше он вроде бы не пел. Во всяком случае, Жестов не слышал. Кожин был не очень-то разговорчивый человек, да и характером малоуживчивый. Вчера, к примеру, разругался с Жестовым. Из-за пустяка, можно сказать. Не понравилось, видите ли, ему, что Жестов сильно храпел. Кожин разбудил его и стал ругать. Жестов отшутился: «Не я виноват, а бог, к нему претензии имей». Тогда Кожин осерчал еще больше и вышел из землянки. Вот поговори с таким. Правда, Кожин быстро отходил и зла не имел. Сегодня в обед он уже разговаривал с Жестовым как ни в чем не бывало.
Перестав петь, Кожин зевнул и проворчал:
— Не спится, черт те что! Мысли разные лезут… Завсегда так вот…
— И мне что-то не спится, — признался Жестов, поворачиваясь к нему. — Смотрю вот на свой завод — и на душе горько.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал Кожин.
Жестов не ответил, только нахмурился, а на скуластом лице заходили желваки. Догадаться нетрудно. Завтра он пройдет по улицам родного города, придет на Староанапскую, где жил до войны и где осталась его семья. Где сейчас мать, жена, дочка? Фашисты угнали из города все население. Об этом Жестову было известно. Где искать родных? А вдруг…
— Хорошо, когда тебя ждут, — вздохнул Кожин, вынимая кисет. — А меня — никто. На моих глазах бомба разворотила избу. Жену и детей — насмерть. После войны мужики вернутся в свои деревни. А я куда? Зачем я поеду в свою деревню, где ни родных, ни кола ни двора? Бобылевать придется.
— Женишься, придет время, — успокоил его Жестов.
Он понимал состояние Кожина и даже испытывал в какой-то степени смущение оттого, что вот он, Жестов, войдет завтра в родной город, возможно, встретит семью, а Кожин никогда не испытает такой радости.
— Куда уж мне жениться, — махнул рукой Кожин. — Года не те.
Жестов придвинулся к нему и сказал:
— Знаешь что, Никита Петрович, а ты после войны приезжай в Новороссийск. Разыщешь меня, помогу на завод устроиться. Вдали от родной деревни горе быстрее зарубцуется.
— Дожить надо…
— Доживем! — уверенно тряхнул головой Жестов. — Мы — да не доживем!
— Сам знаешь, сапер ошибается в жизни один раз.
— А зачем нам ошибаться? Ни к чему вроде бы.
— Балабон ты, как погляжу, — беззлобно проворчал Кожин. — Под тридцать скоро, а серьезности у тебя маловато.
Он забросил в кусты окурок, лег на спину и закрыл глаза. Жестов усмехнулся, провел рукой по впалым щекам и проговорил:
— Побриться бы…
— Тебе следует, — сказал Кожин, не открывая глаз.
— А тебе?
— А мне ни к чему.
— Неправильно рассуждаешь, Никита Петрович. Освобождение города — праздник для всех, а не только для его жителей. Скажешь — не так?
— Так, — охотно согласился Кожин и поднялся. — Уговорил. Идем бриться. Уже стемнело, поужинаем — и на работу.
В полночь саперы вышли на передний край. Слово «вышли», пожалуй, будет не точным, вернее — поползли.
Гитлеровцы, видимо, что-то предчувствовали. Они чаще обычного пускали ракеты, стреляли не простыми пулями, а трассирующими. На нейтральной полосе часто рвались мины и снаряды.
Обливаясь потом, Жестов ползал по каменистой почве, нащупывал мины и обезвреживал их. Разминировав свой участок, он подполз к проволочному заграждению и, лежа на спине, стал резать колючую проволоку.
Взлетавшие вверх ракеты заставляли его замирать и проклинать в душе ракетчиков, мешавших работать. А тут еще проклятые снаряды. То тут разорвутся, то там. Того и гляди накроет. Тогда прощай, любимый город.
Жестов был опытным сапером, не раз бывшим в переплетах. Хладнокровие никогда не изменяло ему. А сегодня он особенно был осторожен. Почему — понятно.
Когда он закончил резать проволоку и пополз к своей передовой, откуда-то справа послышался приглушенный шепот:
— Степан, слышь…
Жестов замер и насторожился. Минуту спустя он Услышал:
— Это я, Кожин. Ползи сюда…
«Что у него случилось?» — встревожился Жестов.
Выждав немного, он пополз в его сторону.
«Ранило», — пронеслось в голове.
Кожин лежал, широко растопырив руки. Когда Жестов подполз к нему, он предостерегающе поднял одну руку, а потом зашептал ему на ухо:
— Непонятная ягодина, понимаешь. Может, ты сообразишь, что это такое.
— Где?
— Вот. Осторожнее.
Жестов нащупал выступающие из земли железные усики. Несколько минут он счищал с мины землю, ощупывал со всех сторон. Руки у сапера загрубевшие, но чувствительные. Мина — это такая штуковина, которая требует деликатного обращения. Прикосновения к ней должны быть нежными, грубостей она не терпит. Жестов это прекрасно знал. Закончив обследование, он заключил:
— «Лягушка».
Перед ним была прыгающая мина, которую десантники окрестили «лягушкой». Если человек чуть надавит на выступающие из земли три усика, то мина сначала подпрыгнет на метр от земли, а потом взрывается. Начинена она шрапнелью.
— Впервые с такой встречаюсь, чтоб ее… — виновато прошептал Кожин.
