Лев Аннинский - Три еретика

– Автор статьи «Учиться или не учиться?» рассуждает о «свободе» и порицает наших «либералов» за то, что они стесняют свободу во всех других людях. В доказательство приведена фраза из одной моей статьи. Впрочем, она совершенно напрасно выставляется уликой против либералов: они всегда отвергали всякую солидарность со мною. А главное: чем же студенты-то виноваты в моих статьях или неблагонадежности либералов? Разве я советуюсь со студентами, когда пишу свои статьи? И разве студенты верят нашим «либералам»? Да никогда и не верили. Всегда считали их людьми пустыми, и никакими не турецкими пашами, а пустозвонами…

Нападая на оппонента, Чернышевский уверенно и властно сдвигает спор в ту плоскость, которая нужна ему, Чернышевскому. Он отказывается обсуждать предложенные Эвальдом высокие материи: ни о судьбах России, которая нуждается в «образованных людях», ни о судьбах студенчества, которое, шляясь по улицам, теряет драгоценное время, он не рассуждает. Чернышевский переводит вопрос в юридически-силовую плоскость и отвечает на единственный «сыскной» пункт обвинений: а откуда вы знаете, кто сорвал лекцию Костомарова? А чем вы докажете, что сорвали студенты? А какие у вас основания обвинять меня или моих товарищей в подстрекательстве? Цепкость потрясающая. И ведь не упустил нити, не ослабил хватки, явился к Эвальду на квартиру при свидетелях (свидетели – Елисеев и Антонович), и бедный учитель, припертый к. стенке, дал расписку, что был не прав!

Лесков, чуткий к тону полемики, уловит у Чернышевского именно этот «сдвиг темы». И на него отреагирует раньше, чем на самый предмет разбирательства. По существу, не студенчество окажется главной темой лесковской статьи-отповеди, не университет, не путь России и не дивно-гармоническое устройство мира. Настоящая тема его другая: деспотизм либералов. Первое слово в этом двучлене точно выражает лесковскую мысль, а если второе слово невпопад (хотя Чернышевский ясно говорит, что ничего общего с такими пустозвонами, как либералы, не имеет и иметь не хочет), – так Лескову это словечко и заменить-то пока нечем. «Радикалы» как-то не в ходу, они вроде бы в Европе обретаются, а «революционные демократы»… еще не придуманы.

Статья Лескова, аннотированная в «Северной пчеле» формулой «Деспотизм либералов» (это именно аннотация, а не заглавие: передовые идут без заглавий), – появляется 20 мая. Появляется в поддержку и в подкрепление статьи Эвальда, перепечатанной из «Ведомостей» две недели назад. Впрочем, Лесков, как и Чернышевский, не знает, что автор статьи – Эвальд; он также не знает, что в «апрельской» книжке «Современника» уже идет ответ Чернышевского… а может, знает? Апрельская книжка выпущена с задержкой: 16 мая, но за четыре дня можно многое успеть, тем более, что круг литераторов узок, борьба идет тесная и слухами земля полнится… Знает, но не читал? Что Лесков еще не читал статьи Чернышевского, видно из текста. В таком случае, это упреждающий удар?

– «Если ты не с нами, так ты подлец!» – начинает Лесков с сакраментальной цитаты. – По мнению автора статьи «Учиться или не учиться?», это лозунг нынешних русских либералов. Мы совершенно согласны. Если же вы обидитесь, что вас назовут подлецом, ну, так вдобавок вы еще «тупоумный глупец и дрянной пошляк…».

Пока это все повторы, солидарность с коллегой. Вот пассаж повесомее:

– Сколько толков о свободе мысли и совести, о самобытном развитии! Слова и слова, а на деле: «кто не с нами, тот подлец!» И это – предоставление самобытного развития? Это – свобода мысли и совести?? Это либерализм??? Нет, это насилие французских монтаньяров, это грубое невежество русских раскольников поморского согласия, замирающих от злобы, что им «повольготнело, да и белокриницкие подняли носы», тогда как им хотелось только одним поднять носы…

Впечатляющее место. Особенно про староверов. По части монтаньяров в обществе специалистов немало, а вот насчет раскольников дело темное: тут эксперты на вес золота. Чувствуется контакт Лескова с Павлом Ивановичем Мельниковым, благотворное руководительство которого в изучении раскольничьей и «отреченной» литературы младший собрат смиренно признает.

Но дальше!

– Общество наше дальновиднее некоторых невежественных и дурно воспитанных журналистов, обо всем судящих с точки зрения своего кружка. Честность и благородство в обществе определяются иначе, чем у них. Например… (далее идет такое, что надо цитировать буквально. – Л.А.): «…например, допустим, что общество знает двух литераторов. Один, князь, человек не без дарований, но и не без средств, живет то в аристократической квартире на Английской, что ли, набережной, то в казенном доме, хоть у Михайловского театра. Князь – человек вполне Деликатный и добрый, человек, готовый помочь всем и каждому, не разбирая ни политических, ни иных убеждений того, кто нуждается в его помощи… Что же? Общество скажет, что князь NN прекрасный человек, и общество будет право! Другой литератор, человек с большими дарованиями, в каждой странице своей прозы, в каждой строфе своих стихов плачет хамелеоном над бедностью и пролетариатом, а держит лакея, который с холопским высокомерием встречает бедного литератора…»

О, это уже сильный перебор. И тон нехороший. Намеки с назиданием, и каков уровень назиданий! Ну, еще с Одоевским куда ни шло, хотя «человек не без дарований» – звучит снисходительно в принципе и бестактно в конкретной ситуации, когда князь только что принял «бедного литератора» у себя «на Английской, что ли, набережной», да «хоть у Михайловского театра» и обсуждал с ним вопрос о пагубности нигилизма. Допустим, похлопать по плечу князя – это еще в пределах честности и благородства. Но выставлять «хамелеоном» Некрасова! И как! Придираясь к тому, что тот держит лакея и не берется прокормить всех «бедных литераторов», стучащихся в «Современник»? Хочется сказать лесковскими же словами: да разве напасешься на всех, ищущих счастья! Сколько подавленной зависти в этом лесковском пассаже и сколько неаккуратности. Да, по неаккуратности эта полемическая фигура – на уровне Никиты Безрылова, и этого не простят.

Ничто не поможет. Лесков станет ругать В.И.Аскоченского «присяжным защитником тьмы и застоя», обозначая традиционной оплеухой Виктору Ипатьевичу свой «второй фронт», развернутый против мракобесия и охранительства, – этого уже не воспримут. Он станет клясться здравым смыслом нашего народа и умиляться «нашему благодушному государю», увековечившему свое имя Манифестом 19 февраля, – и это всерьез не возьмут. Он станет объясняться в своем полном уважении к «талантливым сотрудникам» журнала «Современник» («человек с дарованиями», «убеждений которого мы не разделяем», – это на языке тогдашней печати опять-таки Чернышевский) и почти извиняться перед ними: что же тут худого, если «не разделяем»? чем мы кого оскорбили? – всех этих извинений просто не прочтут.