Лео Руикби - Фауст

«Куманёк» дьявола

Небылицы о Фаусте проникли даже сквозь религиозный кокон, окружавший Лютера. Антоний Лаутербах оставил запись о разговоре, состоявшемся в 1537 году между Лютером и его сподвижниками.

Зашла речь об обманщиках и об искусстве магии, каким образом Сатана ослепляет людей. «Много говорилось о Фаусте, который называл черта своим куманьком и говаривал, что, если бы я, Мартин Лютер, протянул ему только руку, он бы меня сумел погубить. Но я не хотел его видеть и руку протянул бы ему во имя Господа, так что Бог был бы моим заступником»{391}.

В словах Лютера чувствуется вполне понятное опасение. Лютер полагал, что он может пострадать, если протянет руку Фаусту, что означало скорее не физический контакт, а некое соглашение. Признав это, Лютер немедленно переходит к утверждению, что он не боится протянуть Фаусту руку, а это означает, что он либо действительно боится Фауста, либо опасается, что его слова поймут в этом превратном смысле. Далее Лютер берёт другой курс, говоря, что протянул бы Фаусту руку во имя Господа потому, что Бог защитит его от любых поползновений со стороны Фауста вместе с силами Тьмы. Признав, что такие, как Фауст, обладают некоторой властью – в данном случае способностью «погубить», Лютер находит выход в утверждении, что заступничество Бога обладает гораздо большей силой.

Вир рассказывает историю с аналогичным подтекстом. Вир, изложивший историю Дорстена, продолжил тему и поведал о другом бородаче, который как-то повстречался с Фаустом: «Есть у меня еще один знакомый, борода у него черная, лицо темноватое, свидетельствующее о меланхолической конституции (вследствие болезни селезенки)». Увидев этого мрачного типа, Фауст тут же воскликнул: «До того ты похож на моего куманька, что я даже посмотрел тебе на ноги, не увижу ли длинных когтей». Вир не поленился объяснить читателю, что Фауст «принял его за дьявола, которого поджидал к себе и обычно называл куманьком»{392}. Этот анекдот про «куманька» больше смахивает на какую-нибудь бородатую шутку XVI века по поводу жены или тёщи – если у Фауста была жена и тёща. История явно притянута за уши и едва ли заслуживает навязываемого Виром мрачного подтекста.

Лютер и Вир не могли не знать о похожем сюжете из Библии. Во время спора с книжниками и фарисеями на горе Елеонской Иисус бросил своим оппонентам: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (Ин., 8: 44). Утверждение о том, что Фауст называл себя «куманьком» (или шурином) дьявола – лишь риторическая формула, необходимая, чтобы вывести его образ в чёрных тонах. Но из этого логически следовало, что Фауст связан с Князем Тьмы теснейшими узами и, по сути, состоит с ним в родстве.

Однако слова Лютера допускают и другую интерпретацию. Фраза Лютера «welcher den Teufel seinen schwoger hies» (нем. «чьим кумом был дьявол») могла также означать, что дьявол был наставником Фауста, то есть одним из тех, кто направлял его действия. Слово Schwoger – или обычно Schwager – может означать как «куманька», так и, в устаревшей интерпретации, возницу почтовой коляски. В данном контексте Фауст скорее должен идти на поводу у дьявола, но Вир, услышавший в байках про «куманька», изложил их на языке, не допускавшем двойного толкования, – латыни.

В результате смерти клиентов и вероятных покровителей, таких как Георг III и фон Зиккинген, и умножения числа религиозных фанатиков вроде Тритемия, Муциана и доктора Клинге, возобладало негативное восприятие личности Фауста. Гуманисты отступили под напором фанатиков. Когда Рейхлин предстал перед инквизицией по обвинению в популяризации еврейского языка, Лютер в своих речах с пеной у рта обрушивался на евреев. Реформация мало-помалу душила Возрождение.

Усиливавшееся неприятие Фауста протестантами могло повлиять на его решение отправиться на юг. Интересно, что услугами мага всегда пользовались или католические священники, например Георг III, а также, возможно, фон Вид и фон Вальдек, или знатные гуманисты – такие как фон Зиккинген и Филипп фон Гуттен. Впрочем, если верить Гасту, в городе Базеле, совсем не чуждом реформаторской мысли, Фаусту оказали вполне дружелюбный приём. Несмотря на то что Ульрих Вюртембергский разорил когда-то приютивший мага Маульбронн, Фауст, судя по истории в Ликсхайме, не отказался от услуг монастырей. Более поздние свидетельства указывают, что своё последнее убежище Фауст нашёл далеко в горах Шварцвальда, в Швабии.

19. Расплата за грех (1537–1538?)

«У немцев есть пословица: пусть чародей имеет всё, что он хочет, но придёт день, когда за него самого не дадут и пенса; именно так случилось с доктором Фаустом, во всём полагавшимся на дьявола» (P.F.){393}.

С приближением неизбежного финала Фауст из легенды нашёл успокоение в женщинах, точнее в одной женщине. Его похоть не удовлетворялась обществом «бесовских наложниц», но их смогла превзойти одна женщина. Если верить «народной книге», на 23-м году договора Фауст вызвал Елену Троянскую, сделав её своей женой. Какой могла стать плата за его грехи? Фауст получил всё, чего хотел: богатство и самую прекрасную из женщин. За грехи ему полагалось то же, что и всем нам: смерть (Рим., 6: 23).

В XVI веке мужчины смотрели на женщину как на ведьмин котёл, внутри которого кипели страх и желание. Лучше всего это показано в произведениях искусства того периода. Иероним Босх (1450–1516) запечатлел сотворение женщины на большом полотне, отображавшем события от падения Люцифера и восставших с ним ангелов до изгнания Адама и Евы из Эдемского сада; Люцифер пал из-за человека, а человек пал из-за женщины. Ганс Бальдунг, прозванный Грин (ок. 1484–1545), изобразил две противоположности, страсть и отвращение, в своей картине «Три возраста женщины и смерть». Картина была закончена в 1510 году; в том же году художник создал знаменитую гравюру «Шабаш ведьм», а позднее – гравюры «Ева, змея и смерть» (ок. 1520–1525) и «Смерть и девушка» (1518–1520). Нравственный посыл этих работ: показать тщетность земного существования, его мимолётный характер: с одной стороны, красота женщины, с другой – уготованная всем нам маска смерти.

В исторических документах не содержится данных, что у Фауста была жена или любовница – за исключением курьёзного предположения о том, что сам дьявол приходился ему родственником по женской линии. Впрочем, это предположение как-то не вяжется с частыми обвинениями в содомии. Обе идеи банальны и так же нелепы, как и все прочие обвинения из списанного на свалку репертуара XVI века. Легенда сама отвечает на этот вопрос. В пьесе Марло Фауст требует у Мефистофеля: «Достань мне жену, самую красивую девушку в Германии; я распутен и похотлив и не могу быть без жены»{394}. В «народной книге» Фауст не мог жениться. Это было запрещено наряженным как монах Мефистофелем, потому что «супружество прежде всего угодно Богу», а Фауст поклялся отречься от Бога{395}.