Вячеслав Удовик - Воронцов

Теперь насчет Аргутинского. Конечно я не так нов в делах и реляциях, чтобы верить числу убитых неприятелей и даже обыкновенно, как ты сам мог видеть, в известиях о делах, где я сам находился, я никаких чисел в этом отношении не назначаю. Никто не обязан верить, что Аргутинский 600 лезгин бросил с круч. Но Аргутинский настоящий генерал, имеет большие способности, большой навык, обыкновенно счастлив на войне и знанием края, языков и общею к нему доверенностью и наших войск, и туземной милиции, он незаменим в том важном месте, где теперь начальствует. Конечно, в этом году, я имел некоторую надежду, что он сделает больше, что может быть возьмет Тилитли и нанесет большой удар Кибит-Магомету. Это не сбылось; но я думаю, что Аргутинский сделал все, что мог, и во всяком случае во все нужное время он занимал и оттянул от нас, вместе с храбрым Шварцом, все общества среднего и южного Дагестана. Представить его в генерал-лейтенанты было две причины: 1 — я, что он более трех лет занимает, во всех отношениях, с успехом и с общею доверенностью, настоящее генерал-лейтенантское место, а после производства Лабинцова и Фрейтага (из которых последний был моложе Аргутинского) Аргутинский бы никак не остался служить, если бы его не произвели; потеря же его была бы для нас слишком чувствительна. Производством теперь трех отличных людей и прибавя к ним Шварца, я имею четырех отрядных командиров, каких лучше желать нельзя; а покаместь они были генерал-майоры, то столкновения по старшинству беспрестанно мешали, к большому вреду здешних военных дел. Конечно награды были сюда посланы в этом году необычайные; но я думаю, что, прося об оных щедрого и милостивого Государя, я сделал полезное для здешних войск. Вся Россия говорила недавно, что войска на Кавказе обескуражены и потеряли прежний блистательный порыв к сражениям и славе; я этого не нашел на деле и, напротив того, видел везде ту же готовность, ту же неустрашимость, которыми прежде отличались полки Кавказские; я счел нужным показать им, что Государь ценит их службу и любит их награждать. Я хотел, кроме того, возвысить их самих в собственном мнении; ибо ежели человек, и еще более, целый полк, уверен, что он хорош и страшен неприятелю, то этим самим он таким и делается, хотя до того он ничем этого не доказал. Мы видели примеры этого в этом году в некоторых батальонах 5-го корпуса; я ручаюсь за то, что после трудного похода, и хотя были и опасности, и потери, эти батальоны теперь могут цениться вдвое более, нежели можно было это делать в прошлом году; они считают себя героями, и это уже почти довольно, чтобы быть героями.

Теперь буду отвечать на обвинение, что мы не признавались в отступлении, хотя действительно отступили; потому что, вошед в горы, мы потом из оных вышли опять на плоскость. Здесь может быть спор только об слове. Оставаться совершенно в горах и там зимовать не предполагалось и было невозможно. Мы вошли с одной стороны и когда нужно было выдти, то из Дарго разделились на две части, эшелоны, поставленные для нашего продовольствия, имев направление на Мичикале и Кирки, по которому мы шли вперед. И поэтому можно сказать, что эта часть войска число отступила; мы же пошли тоже на плоскость, но по другому направлению, только не на те места, по которым шли, но на такие, где наших войск еще никогда не было. Кроме того, чтобы идти таким образом, надо было начать с того, чтобы атаковать самого Шамиля в его позиции у деревни Цонтери. Сзади у нас неприятеля в тот день не было; да и в три следующие, т. е. до того места, где мы после соединились с Фрейтагом, арьергарду почти не было дела: неприятель был всегда впереди нас, и мы должны были каждый день штыками брать его позиции. Уже только 19-го числа, когда впереди у нас был не Шамиль, а Фрейтаг, все силы неприятельские обратились на арьергард, но без успеха, хотя одна рота Кабардинского полка пострадала; 20-го же никакого преследования не было, и мы пришли в Герзель-аул почти без выстрела.

Вот почему я считал себя в праве сказать в приказе, что мы нигде не отступали, а безпрестанно шли вперед на неприятельские позиции. Это приятно для солдат, и можно и им и себе сделать это удовольствие, когда и факты нас в том поддерживают. Впрочем довольно любопытно, что и из тех войск, которые были на линии продовольствия только сперва один батальон из Андии и потом еще два, присоединившиеся к нему в Бурцукалах или Андийских воротах, были преследуемы до Мичикале; а потом весь отряд князя Бебутова, из 11 батальонов, стоял еще две недели в Мичикале и Кирках, потом спустился к Чиркею, не видя неприятеля и совершенно без выстрела. Ожидая, что его будут атаковать, я из Герзель-аула пошел с двумя свежими батальонами и частью конницы, чтобы им помочь и по обстоятельствам остаться еще на месте, ежели будет неприятель, или с ними же спуститься в Чиркей и Шуру; но еще на дороге получил рапорт, что неприятеля нет и что отряд занимается совершенно безопасно отправлением тяжестей и проч. с малыми конвоями. Оставив мою пехоту на Сулаке, я поехал в Шуру, и 4-го августа, т. е. 16 дней после того как мы расстались с Шамилем, князь Бебутов пришел в Чиркей совершенно в мирном положении.

Теперь два слова о нарекании, что мы были в таком положении, что около самого главнокомандующего убито или ранено четверо из его адъютантов и пр. Ты верно понимаешь, что я не искал лично лишней опасности; это бы было несвойственно ни летам моим, ни месту мною занимаемому, хотя с другой стороны я не могу не чувствовать (как и ты бы почувствовал на моем месте и как ты сам, не один раз, на деле показывал), что офицеру и солдату приятно и ободрительно, когда главный начальник не слишком далеко от них находится. Братское, так сказать, отношение во время огня между начальником и войском, особливо таким, как полки Кавказские, не может не иметь хорошего действия; и потому, хотя я этого не искал, я очень рад, что это так случилось и что во всех отношениях полезно и приятно для моей здесь службы. В Ичкерийском лесу, и именно оттого более, что неприятель был не сзади, а впереди и по бокам, это само от себя сделалось, и я могу это приписать своему счастию. Наш бедный Граббе верно не трусливее меня, он это доказал тысячу раз и в будущее время при каждом случае докажет; но несчастие, которое его преследовало, не дало ему случая натурально и без лишней опрометчивости быть в огне вместе с его подчиненными, особливо в Ичкерийском лесу. Он не мог и не должен был быть со стрелками на флангах или в арьергарде, но это не поправило его здесь моральное положение. Еще до похода в горы я это слышал со всех сторон. Жаль думать, что сей отличный во всех отношениях офицер никого здесь себе не привлек и никакой к себе не внушил доверенности, ни любви. Ежели будет Европейская война, то можно надеяться и даже быть уверенным, что для Граббе опять предстоит блистательное поприще; но здесь служить ему уже невозможно. И не говори, любезный друг, чтобы это было от недостатка громкого имени, вселяющего более или менее доверенность: Фрейтаг и Шварц носят имена нерусские и негромкие; но все офицеры и солдаты на Кавказе любят и уважают их и служат у них охотно и с полною доверенностью. Впрочем бедному Граббе более всего повредили Пулло и Засс: это две чумы, которые нам причинили более несчастья, нежели можно тебе изъяснить, и покровительство, оказанное им от Граббе, никогда ему здесь не простится.