Георгий Михайловский - Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

Что же касается торгово-промышленных предприятий с участием австро-венгерско-германского капитала, то в период Временного правительства продолжали действовать существовавшие и раньше междуведомственные совещания при министерстве торговли и промышленности, а также всякие, тоже междуведомственные, органы по надзору над отдельными секвестрованными предприятиями. Несмотря на все мои усилия свести до минимума моё участие в этих комиссиях, я вынужден был на них присутствовать и, к сожалению, не мог по совести отказаться от этого утомительного бремени, отрывавшего меня от других моих обязанностей, так как чувствовал, что для нашего ведомства необходимо участие в этом деле лица, находившегося в курсе всего законодательства военного времени. До самого большевистского переворота германские хозяева этих предприятий не переставали пользоваться «революционной тактикой», и, увы, не всегда безуспешно. Фокус внимания был направлен на другое.

Контуры «аграрной конституции»

Главный земельный комитет должен был быть органом подготовительного характера, на его долю выпало установить общие контуры решения аграрного вопроса в России. При всей важности этого вопроса, однако, конструкция комитета была слишком бессистемна, для того чтобы он мог выполнить свою роль. Принцип чисто бюрократический (т.е. представительство заинтересованных ведомств — а какие ведомства не были заинтересованы в аграрном вопросе в России?) смешивался с парламентско-персональным (представительство партий и сведущих лиц). Наше министерство было, пожалуй, наименее заинтересованным из всех ведомств; только два момента по-настоящему казались дипломатического ведомства — это вопрос о земельных имуществах иностранцев (союзников и нейтральных) и вопрос о немецком землевладении как связанный с общевоенной внешней политикой России.

Что касается недвижимой собственности иностранцев, то здесь интересы ведомства сводились к тому, чтобы, согласно нашим торговым договорам, принцип безвозмездного отчуждения земель, если бы, паче чаяния, он был принят Земельным комитетом в качестве основы аграрной реформы, ни в коем случае не распространялся на иностранцев. В этом пункте наше министерство стало на единственно допустимую, согласно международному праву, точку зрения. Когда речь шла о собственных подданных, то ввиду прекращения действия основных законов, говоривших о неприкосновенности частной собственности, государство юридически могло и безвозмездно отобрать их поместья, но по отношению к иностранцам мы не могли этого сделать без прямого нарушения наших международных договоров и риска репрессалий, тем более во время войны, требовавшей, естественно, ещё большей осмотрительности. Такого рода действия нашего Временного правительства немедленно нанесли бы ему серьёзный моральный и материальный урон.

Нератов, которого я посвятил в юридическую сторону вопроса, сославшись, между прочим, и на прецеденты Французской революции, дал мне категорическую инструкцию выяснить взгляд председателя Земельного комитета на этот предмет до открытия первого торжественного заседания. Нератов совершенно правильно хотел предупредить самую постановку вопроса об иностранцах (конечно, только в отношении безвозмездности отчуждения иностранных недвижимостей, в остальном иностранцы подлежали всем общим требованиям аграрной реформы) на общем заседании комитета, так как сами прения по этому поводу произвели бы неблагоприятное впечатление за границей. Должен прибавить, что министерство делало это по своей собственной инициативе — только значительно позже у некоторых иностранных дипломатических представителей в Петрограде появились на этот счёт сомнения, которые министерство немедленно же рассеивало.

Второй вопрос, интересовавший наше ведомство, — это вопрос о немецком землевладении, который вызывал некоторую тревогу только в том отношении, что слишком крутой поворот к ослаблению и отмене всех ранее изданных по этому поводу законов мог бы создать и у Германии и у союзников впечатление о «германофильстве» Временного правительства. Между тем, по имевшимся у нас сведениям, юридический режим в отношении наших соотечественников в Германии после Февральской революции никакой решительной перемене не подвергся. Мы знали точно, как жадно Германия ловит малейшие симптомы изменения отношения к ней февральской России, чтобы попытаться оторвать её от союзников. Здесь опять-таки наше ведомство было заинтересовано не в сохранении всех деталей прежних законов, но в принципиальной позиции, для изменения которой не было никаких объективных оснований.

С этими инструкциями я отправился на заседание Главного земельного комитета, предвидя не столько моё деятельное участие в обсуждении условий будущей аграрной реформы, сколько любопытное наблюдение над одной из самых значительных сторон русской революции. Главный земельный комитет открылся в середине апреля в Мариинском дворце. Председателем его был назначен профессор Посников. С ним я и имел беседу, отрекомендовавшись представителем министерства иностранных дел и высказав ему наш взгляд на два вышеупомянутых вопроса.

Посников сразу меня успокоил, заявив, что не только в отношении иностранцев, но и русских помещиков никакого вопроса о безвозмездном отчуждении частновладельческих земель речи быть не может по той причине, что больше 80% всех помещичьих земель находятся в залоге и безвозмездная их конфискация повлекла бы экспроприацию движимого капитала, что отнюдь не входит в намерения Временного правительства. Мою ссылку на торговые договоры Посников отвёл, заявив, что, вообще говоря, всё, что касается непосредственно иностранцев, будет всегда предварительно согласовано с нашим ведомством и что Земельный комитет вообще ничего в этой области окончательно не предпримет без утверждения Временным правительством. Что касается вопроса о немецком землевладении, то Посников, видимо, изумился, почему это может интересовать дипломатическое ведомство. «Неужели министерство иностранных дел настаивает на оставлении в силе всего, что царское правительство назаконодательствовало в этой области?» — спросил он меня. Я ему объяснил, что именно нас интересует, и Посников, как мне тогда показалось, не посвящённый в тайны происхождения всего законодательства о немецком землевладении, но, по-видимому, решительно настроенный против него, опять-таки заявил мне, что на заседании комитета этот вопрос вообще не будет подниматься, что никакого демонстративного разрыва с прошлым тоже не будет, но что комитет в будущем, несомненно, произведёт коренной пересмотр всех царских законов по этому предмету. Он опять повторил, что взгляд комитета на этот вопрос, когда он установится, будет своевременно сообщён министерству.