Александр Воронцов-Дашков - Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

Позже в этом же месяце, когда Александр напомнил ей о новогоднем предсказании, Дашкова осталась убежденной в том, что Павел I не увидит 1802 года. Возможно также, что она уловила слухи о неизбежном свержении императора. В самом деле, группа заговорщиков убила Павла во время дворцового переворота в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, и сын Александр I сменил его на троне. Вследствие этого изгнание Дашковой прекратилось, и 19 марта, через неделю после убийства, она пишет новому императору полное энтузиазма и поддержки письмо, выражая в нем свою «любовь и приверженность»[697]. Она благодарила теперь царя Александра и его супругу Елизавету, которые, будучи еще великим князем и великой княгиней, послали ей в ссылку свои портреты в знак сочувствия. Дашковой нравился император, которого она знала с детства, но его супругой она восхищалась даже больше: «Ум, образованность, скромность, изящество, приветливость и такт в сочетании с редкой для ее возраста осмотрительностью — все в ней привлекало» (222/204). Император Александр убедил брата Дашковой вернуться в Петербург и вновь принять активное участие в государственных делах, а Дашкова последовала за братом в столицу. Племянник Дмитрий Татищев принес ей приглашение, и она прожила в его доме на Английской набережной май и июнь 1801 года. Она проделывала это путешествие между Москвой и Петербургом множество раз. Оно длилось около недели, поскольку в ее годы поездки были трудны, и она продвигалась медленно, короткими перегонами, даже по ночам, когда она пыталась спать в импровизированной постели в экипаже.

Петербург и особенно двор изменились за время ее семилетнего отсутствия. Она больше не чувствовала себя здесь как дома и в конце июля с чувством облегчения вернулась в Москву, чтобы присутствовать на коронации. Для подготовки Дашкова заняла 44 тысячи рублей в банке, чтобы купить необходимые платья и экипажи и покрыть дополнительные расходы. Согласно некоторым источникам, император возместил ей большую часть расходов, но она отложила 19 500 рублей, чтобы оплатить — в который раз — вексель Павла[698]. Из уважения к ее возрасту и поскольку она теперь считалась одной из первых дам двора, во время торжественного въезда их величеств в Москву ее экипаж следовал сразу за экипажами царской семьи. Хотя было большой честью для Дашковой выступать такой важной персоной на коронации, но душу ее это больше не трогало, она даже не захотела рассказать о церемонии в «Записках»: «Так как я не люблю ни церемоний, ни этикета, ни парадных обедов, то больше об этом говорить не буду» (223/205).

В это время либерально мыслящий Семен, идеи которого во многом были близки молодому императору, готовился посетить Россию. В правление Павла он жил как частное лицо в Англии и теперь, летом 1802 года, хотел приехать в Петербург. Новый император вернул Семена на должность и восстановил всю его конфискованную Павлом собственность. Несмотря на неприязнь, существовавшую между Дашковой и братом, годы смягчили их чувства, а их споры со временем утихли. В переписке с Семеном Дашкова посвящала его во все трудности ссылки и выражала опасение, что, возможно, никогда его больше не увидит. Она благодарила его за теплые письма и была очень рада встретить его сына Михаила, который вызвал «полный восторг»[699]. Дашкова хотела увидеться с младшим братом в последний раз и сожалела только о том, что он не привезет своих детей к ней в Москву и Троицкое. Поэтому в июле 1802 года она опять приехала в Петербург, чтобы встретиться с Семеном, который остановился с дочерью Екатериной у Александра. Дашкова завещает своей племяннице Екатерине осыпанный бриллиантами портрет Екатерины II, врученный ей как фрейлине. 8 сентября 1802 года молодой император Александр назначил убеленного сединами Александра Воронцова российским канцлером, а осенью того же года — первым российским министром иностранных дел. Но Александр шел не в ногу с новым поколением в Петербурге. Император окружил себя молодыми людьми с новыми идеями, и Александр недолго оставался на своем посту; он был канцлером только два года. В феврале 1804 года он покинул Петербург и уехал в Москву, а затем в Андреевское.

Двор императора Александра был нарочито простым, без помпы и расточительности двора его бабушки, и Дашкова обижалась, когда слышала, как критикуют Екатерину II и хвалят Петра I. Хотя Дашкова считала, что Екатерина унизила ее, она никогда открыто не осуждала императрицу: «Правда, я прошла молчанием или только слегка коснулась тех душевных потрясений, которые были следствием неблагодарности людей, обманувших мою безграничную доверенность им»[700]. Дашкова знала, что руководящее положение, которого она достигла в обществе, зависело от покровительства другой женщины. Она чувствовала себя не на месте при александровском дворе, где, согласно Дашковой, в основном «единодушно поносили царствование Екатерины II и внушали молодому монарху, что женщина никогда не сумеет управлять империей» (224/206).

Вдобавок она была поражена милитаристским духом столицы. Дашкова видела «парадную» армию прусского типа, против которой она возражала в правления Петра III и Павла I и которую Александр продолжал развивать. Восприятие Дашковой военной формы было двояким и часто скроенным в соответствии с историческим моментом. С одной стороны, она была инструментом подавления и регламентации, а с другой — воплощала возможности освобождения и преобразований, как, например, форма, которую она надела во время переворота. Теперь в Петербурге преобладали сержанты для муштры, и у нее было чувство, что Россия готовится к войне. Она не подозревала, что примерно через десять лет армия Наполеона будет стоять у ворот Москвы.

Осенью Дашкова покинула Петербург навсегда и вернулась в Троицкое. Английский путешественник Реджинальд Гербер описал ее во время царствования Александра I. Она все еще носила то же пальто и звезду, что и в Коротове, выражая тем самым сохранившееся ощущение внутренней ссылки: «Она, конечно, потеряла свою былую красоту, но все еще сохраняла свои причуды; ее обычная одежда — это мужское длинное пальто и ночной колпак, а также звезда»[701]. Дашкова, однако, не собиралась сидеть и ждать конца своих дней. Последнее десятилетие ее жизни было также и наиболее продуктивным; она заново прошла всю свою жизнь в автобиографии — главном достижении ее литературной карьеры. За некоторое время до этого члены Российской академии пригласили ее вновь возглавить академию, а непременный секретарь, выдающийся академик И. И. Лепехин, написал приглашение. В ответном письме, полученном в академии 25 мая 1801 года, Дашкова отклонила предложение, ссылаясь на слабое здоровье, и почти сразу этот пост занял А. А. Нартов[702]. Дашкова, однако, решила укрепить свой собственный, индивидуальный голос, вернувшись на общественную арену посредством «Записок» — ее истории (Mon histoire[703]).