Эммануил Казакевич - Весна на Одере

Когда свет погас, двинулись дальше. Затем Клаус остановился, присел на корточки и стал что-то искать на земле.

- Ложись! - прошептал Лубенцов.

- Ложись! - прошептал Митрохин.

Картофельное поле кончилось, начинались огороды, поросшие высокой мягкой травой. Клаус пополз по краю поля, разыскивая что-то. Лубенцов неотступно следовал за ним.

Клаус что-то искал и не находил. Он очень осторожно ощупывал траву. Наконец он тихо произнес:

- Hier*.

_______________

* Здесь.

Он нащупал узкую тропку, почти совсем прикрытую травой.

Лубенцов сказал:

- Пошли.

Митрохин передал:

- Пошли.

- Ползком, - сказал Лубенцов.

Митрохин передал:

- Ползком.

Опять взмыли в небо ракеты. На этот раз немцы, видимо, что-то заметили. Заработал пулемет. Зажглась еще одна ракета. Что-то взорвалось. Раздался стон. Лубенцов вынул из-за пазухи ракетницу и выстрелил в небо. Красная ракета высоко взвилась над ним. Он выстрелил второй, зеленой. Почти моментально заработала наша артиллерия, и Лубенцов громко крикнул:

- Вперед!

Голос его прозвучал хрипло. Он еще раз крикнул то же самое слово и пустился бежать по тропке вперед, увлекая за собой Клауса. Впереди огненными вспышками взрывались снаряды. Загорелся один дом, потом другой. Сзади тяжело дышали солдаты. Слышен был голос Воронина, негромко твердившего:

- Вперед, ребята, вперед!

Разведчики, в отличие от стрелков привыкшие к ночным действиям, были сравнительно спокойны. Пехотинцы же суетились и подбадривали себя криками.

При ярком свете ракет они миновали огороды, и здесь Клаус громко и облегченно сказал:

- Ende! *

_______________

* Конец!

Минные поля кончились. Рота развернулась в цепь и пошла вперед, нестройно стреляя на ходу из автоматов и винтовок.

Ворвались в первые дома. Было светло, на этот раз не от немецких ракет - ракетчики, по-видимому, были убиты или бежали, - а от зарева пожаров, зажженных нашей артиллерией. Разведчики и Клаус, которого уже не охраняли, - он вроде как бы стал своим солдатом, - побежали обратно.

Рота за ротой бегом переправлялись через минные поля по дорожке, показанной Клаусом.

На рассвете началась общая атака. С севера в город вступила соседняя дивизия. То тут, то там завязывались короткие схватки с засевшими в домах немецкими солдатами. Лубенцов с разведчиками пробирался огородами и садиками все дальше к северу. Шум боя постепенно отдалялся, потом стало совсем тихо. Где-то слышались гудки автомашин и хриплые человеческие голоса.

Разведчики перелезли через ограду и очутились в садике, полном цветущих фруктовых деревьев. Они сели передохнуть в маленькой беседке, и тут Лубенцов обратил внимание на земляную насыпь, похожую на омшаник родных приамурских деревень. Что-то в насыпи зашевелилось, открылась маленькая деревянная дверца. Разведчики выхватили и приготовили гранаты. Показалась вихрастая голова, и на поверхность земли вылез веснушчатый мальчуган с кошкой на руках. Он посмотрел во все стороны, даже будто принюхался курносым носом, действительно ли прекратилась стрельба, потом крикнул пронзительно:

- Alles ruhig..*

_______________

* Все спокойно!..

Мальчик был так похож на русского парнишку, вылезающего из омшаника!

Он не заметил разведчиков. Из убежища следом за ним вышли старик и молодая женщина. Они направились вместе с мальчиком к дому и тут, заметив русских, испуганно отпрянули.

- Alles ruhig, - повторил Лубенцов.

Да, всюду стало тихо. Немцы прекратили сопротивление.

Горожане робко выглядывали из окон; наконец они высыпали на улицу. Робко озирались. Медленно подходили к расклеенным политработниками на стенах домов советским листовкам.

В этих листовках цитировались сталинские слова: "Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское - остаётся".

Даже теперь, после таких потрясений, немцы повторяли первую половину этой фразы вполголоса, со страхом озираясь, - не стоит ли поблизости какой-нибудь "блоклейтер":

- Die Hitler kommen und gehen...*

_______________

* Гитлеры приходят и уходят...

На улицах дымились русские полевые кухни. Распаренные повара делили большими черпаками кашу. Дети, быстрее взрослых освоившиеся с новым положением, первые подошли к этим кухням, и повара уделили и им своей жирной каши. Вскоре у кухонь выстроились детские очереди с тарелками и котелками.

Пугливо озираясь, прошел пастор, три дня назад читавший в кирхе проповедь на текст: "...и победил Давид Голиафа пращой и камнем, и ударил его и убил его". Под пращой и камнем пастор подразумевал новое тайное оружие, о котором фашистская пропаганда в последние дни особенно охотно трубила.

Теперь пастор, побывав в русской комендатуре, получил разрешение на воскресное богослужение. Когда он пошел в комендатуру, пасторша провожала его причитаниями и воплями. Он и сам чувствовал себя мучеником, идущим на смерть ради христианской идеи. Однако приять мученический венец ему не пришлось. Комендант, очень вежливый русский майор, угостил пастора чаем.

Да, надо было найти для воскресной проповеди другой, совсем другой текст. Пожалуй, лучше всего такой: "...мой народ, как потерянное стадо. Пастухи обманули его и завели в горы".

А русские солдаты, передохнув, снова двинулись к западу. И, выйдя из города на дорогу, они увидели необычайное зрелище. Среди группы немецких пленных стоял начальник разведки дивизии гвардии майор Лубенцов. Он крепко пожимал руку одному из немцев, человеку в обтрепанном зеленом мундире, такому же грязному и небритому, как и все остальные. К их удивлению, подъехавший в машине начальник политотдела, спрыгнув, подошел к тому же немцу и тоже крепко и дружески пожал ему руку. А немец тихо говорил что-то, растроганно улыбался и совсем был похож на хорошего человека, если бы, конечно, не его ненавистный зеленый мундир.

XVI

Как только войска прорывают мощно укрепленные районы противника и выходят в менее подготовленную к обороне местность, вся обстановка жизни в мгновенье ока преображается. Беспрерывное тяжкое напряжение, когда нервы натянуты до предела, когда каждая дрянная речушка и тенистая роща таят в себе смерть, сменяется боевым азартом преследования уже разгромленных или изолированных вражеских частей.

Штайнбекер Хайде, обширный смешанный лес был последним укрепленным немецким рубежом, где немцы на этом участке оказали организованное сопротивление. Здесь рота капитана Чохова захватила пленных, оказавшихся полицейскими берлинской полиции. Нельзя сказать, чтобы полицейские особенно упорно сопротивлялись. Видимо, они больше привыкли иметь дело с безоружными. Когда самоходный полк прорвался через их боевые порядки, они стали большими группами сдаваться в плен.