Сергей Михеенков - Дорога смерти. 43-я армия в боях на Варшавском шоссе. Схватка с «Тайфуном». 1941-1942

Посидев на дорожку на скамье у родного дома с нами и молча выкурив самокрутку, отец встал. В ногах у него крутился Дружок, наша верная дворняжка, и скулил, словно прощаясь с папой. Нам надо было пешком идти до станции Костерево с нашей родной деревни Желтухино через поля километров пять. Там было место сбора, откуда наших отцов отправляли по железной дороге в сторону Москвы. Дорога тогда шла прямо через поле, вниз, через Ревяку – ручей, вытекающий из Кукушкинского озера, и поднималась по холму к деревне Новинки. Сейчас этой дорожки нет, и современная дорога на деревни Аббакумово и Желтухино проходит в стороне.

Я помню, как вчера, как выглядел отец в то жаркое летнее утро. Высокий, с по-военному очень коротко, почти налысо остриженной светлой головой. Росту он был среднего, коренастый. На нем была простая ситцевая рубашка, на ногах брючишки, ботинки и через одно плечо накинут вещевичок, сшитый из старенькой рубахи. В вещевичок отец бережно уложил нехитрый скарб: завернутый в полотенце большой кусок хлеба, соль, куль с самосадом и несколько старых зачитанных любимых книг, с которыми не хотел, наверно, расставаться. Отец говорил, что хорошая книга является помощником в трудную минуту. Несмотря на то, что отец был всегда внутренне крестьянином и сельским тружеником, он был достаточно образованным человеком и еще до войны вступил в партию большевиков. Он очень любил читать и нам всем с детства привил любовь к чтению. Дома у нас была хорошая библиотека. Одна из книг, которые он положил в вещевичок, я заметила, была надкусана с одной стороны моим братиком Витюшенькой – у него уже резались вовсю зубы и он буквально пробовал все на вкус.

Солнце уже поднялось высоко, когда мы двинулись все со двора. Мы – это моя мама Евдокия Ивановна, шесть ее дочерей (самой старшей из нас было 13 лет, а младшей Раисоньке 2 года), в том числе и я, Любаша, и братик Витюшенька, которого отец бережно взял на руки. Бабушка Агафья, мамина мама, которая тоже здесь была, понесла на руках младшую дочку Раису. Отцу было 39 лет, когда родился долгожданный сын 19 января 41-го, которого назвали Витей. Отец очень сильно хотел сына, а рождались все мы, девчонки, и вот долгожданная радость – появился сыночек. «Наконец-то сыночек родился!» – воскликнул отец тогда. Как отец был счастлив, когда он родился! Сколько лет он ждал этого праздника! Я помню это. Но недолгой оказалась радость наша – напал на нашу страну лютый враг.

Мы все вышли со двора, Дружок, поскуливая, за нами. Отец повернулся и посмотрел последний раз на свой дом, который недавно, всего лишь семь лет назад, в 1934 году, сам, своими руками, с помощью братьев матери выстроил. Деревья на сруб валили за рекой Клязьмой, затем перевозили их в Желтухино.

– Хороший дом, детишки, вам оставляю, – сказал отец и вдруг резко замолк.

– Что такое, Миша? – спросила мама.

– Да, так. Вспомнился вдруг мне разговор с отцом твоим, – ответил отец.

Дед Иван – это мамин отец, мой дедушка по матери. Дед Иван был очень умный, работящий и уважаемый в округе мужик. Было у него три лошади, он даже в Москву на ВДНХ ездил, представляя там результаты своей работы. Жила семья у деда Ивана вся в труде и не бедствовала.

– Говорил мне тогда отец, вези сруб в Костерево, – продолжал папа, – он мне часто твердил: «Михайло, поставишь дом, здесь, в деревне – дети тебя ругать потом будут». А я ему возражал: «Как я буду жить без родной деревни?» Эх, жаль, что тогда не послушал твоего отца, Дуня.

– Почему? – спросила мама.

– В Костереве-то вон как фабрика разрослась, Уткин вон как размахнулся. Там в Костереве работа завсегда будет. И если я вдруг не вернусь с войны, – папа при этих словах прервался, – вам надо будет тогда всем работать и ходить за пять километров на работу туда. А поставь я дом в Костерево сразу, вам было бы легче как-никак. Не надо было бы пешком километры мерить.

– Не надо так говорить, Михайло, – вмешалась баба Агафья. – Придешь ты домой живым с фронта, не говори о грустном заранее.

Мама заплакала. Отец понял свою оплошность и прижал маму к себе.

– Не плачь, Дуняша, – успокаивал он. – Я тебе обещаю вернуться. Слово свое даю тебе и детишкам. Любаша, веришь, что я вернусь? – обратился он ко мне.

– Верю, папочка, – ответила я. – Только ты на самом деле возвращайся.

– Как же я к вам, всем моим родным, не вернусь-то, к моему дорогому Витюшеньке? – спросил отец.

– Мы верим, папа, что ты вернешься, – ответили мы все. – Мама, не плачь, пожалуйста. Папа обязательно вернется.

Окинул отец в последний раз ряды домов в нашей деревне Желтухино, посмотрел на поле в сторону Пекши, над которой уже высоко стояло солнце, в сторону соседней деревни Вареево, остановил взгляд на сосновой роще на противоположном высоком берегу реки, словно хотел запечатлеть навсегда родные места в памяти. Стрекотали кузнечики. Мое сердце сжималось от тоски, глядя на мать и отца, видно было, как они все время старались скрыть свои переживания и слезы. Наш дом был восьмой с краю. Мы медленно двинулись к выходу из деревни. У соседних ворот стояла папина племянница Нюра и плакала. Папа помахал ей рукой: «Не плачь, Нюрка, вернемся все домой живыми!» Нюра стояла и тихо плакала.

Отец нес на руках сыночка, в ногах у него путался скулящий Дружок, рядом шла мама и баба Агафья с Раисой на руках, и мы, его дочки, гуськом позади папы. Сейчас я вспоминаю, а ведь уже тогда мы не встретили в деревне ни одного мужика, кроме старого деда Захара, который жил в третьем доме с краю. Всех уже, видно, забрали на фронт.

Некоторые соседи выходили из своих домов, проводить папу. Вышли, помню, Евдокия Карпова, Анастасия Захарова, тетя Маша Пальцева (троюродная сестра по отцу), баба Маша Харламова (однофамилица, она не приходилась нам родственницей) и другие. Я до сих пор помню, как они кричали вслед папе: «Прощай, Михайло. Возвращайся, живым!» И Дружок подавал вой на всю деревню, вторя людским голосам. Все махали руками, плакали, некоторые подходили и крестили отца, благословляли его крестом. Дед Захар, живший на краю деревни, у него был третий дом, седой старик, стоял на крыльце, но при приближении к его дому вышел тоже на улицу. Он был участником Первой мировой. Деду Захару было около 70 лет. У него тоже дети ушли на фронт.

– Прощай, Михайло, не урони в бою чести русского воинства. Своим я это тоже наказал. Что бы ни случилось – землю свою защищайте до последнего. Я этих германцев на Украине бил в пятнадцатом году – и вы там держитесь. Война, чую, очень тяжелая будет.

– Не посрамим, дед Захар, не волнуйтесь, не зря вы мне столько всего рассказывали о генерале Брусилове.

– Не кручинься, Михайло, я здесь, если что надо будет по дому поделать, Евдокии, помогу в хозяйстве. Сила-то есть еще у меня, – продолжил старик.