КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)
— Какой у вас терьер симпатичный, — говорит он мне.
— Это не терьер, это пудель, — отвечаю я ему.
— Нет, это терьер, — настаивает мужик.
— Вы ошибаетесь, это пудель, — я готова уже сказать, что хозяева лучше знают породу своей собаки, но не успела.
— Я сказал, что это терьер! — не терпящим возражений тоном произносит мужчина и идет дальше.
Подходит отставший от нас Володя:
— Я же просил тебя с послом не спорить.
— Это был посол?! Я его не узнала.
Конечно, я бывала на посольских приемах, когда платье «в пол», в отсутствие консула на приеме выполняла функцию принимающей хозяйки. (Ничего хорошего, сначала час в дверях с «здравствуйте, рады, счастливы, проходите», а потом еще час «до свидания». Так и хотелось ляпнуть что-нибудь вроде «Будут деньги — приходите еще».) То есть посла я имела счастье лицезреть, но не узнала я его, не узнала.
А вот с Леонидом Владимировичем Шебаршиным я была довольно хорошо знакома. Летом 1979 года почему-то именно меня пригласили поработать в резидентуре КГБ в Тегеране в качестве бухгалтера. Это не бухгалтер в обычном смысле слова «дебет, кредит и баланс», а просто тот человек, который выдает офицерам резидентуры небольшие суммы для оперативных целей, а потом собирает их расписки за использованные деньги. До меня этим занимался оперативный водитель, но у него закончился срок командировки и он уехал домой в Москву.
Мы приехали в Ясенево. Тогда все было проще и можно было подъезжать практически к самым воротам «деревни», и, пока Володя занимался моим пропуском, я, сидя в машине, рассматривала идущих на службу офицеров. Увиденное привело меня в восторг и придало чувство гордости за СВР — такое количество молодых, подтянутых, хорошо одетых симпатичных мужчин, собранных в одном месте, видеть было очень приятно.
В «деревне» мне, конечно, понравилось. Атмосфера иная, чем на Лубянке. Я не рвалась на эту работу, я о ней и не знала ничего, но не отказалась. Если согласился Володя, то согласна и я. Муж стал для меня непререкаемым авторитетом. Причем не по его желанию или какому-то давлению, а просто потому, что тот тормоз в чувствах, о котором я писала в начале, полностью исчез, и я всем сердцем полюбила Володю, более того, я искренне им восхищалась.
Жизнь регулярно преподносила мне достаточно тяжелые испытания, и всегда Володя в сложных ситуациях подавал мне все новые поводы для восхищения потрясающими качествами его личности.
Итак, Леонид Владимирович Шебаршин. Когда он узнал, что я до отъезда в Тегеран работала в редакции одного из самых популярных журналов, он стал приглашать меня к себе в кабинет поговорить. Его интересовали книжные новинки, «окололитературные» новости, а так как я поддерживала переписку с некоторыми коллегами, то такого рода новости у меня были почти всегда.
Спокойная манера общения, вежлив, внешне мало эмоционален, сдержан, любит позу (одна трубка о многом говорит, меня, кстати, запах его табака не раздражал).
Через некоторое время Володя со смехом рассказал мне, что его в резидентуре замучили вопросами о том, знает ли он, чем занимается его жена в кабинете резидента. Как оказалось, во время наших разговоров Шебаршин включал сигнал, запрещающий офицерам входить к нему.
Абсолютно никаких отрицательных чувств Шебаршин у меня не вызывал. Я относилась к нему с определенной степенью уважения. Умный человек, высокообразованный, резидент. И вдруг в многочисленных публикациях, которые были за эти годы, во всех или почти во всех интервью Шебаршина рядом с именем Шебаршина обязательно возникало имя моего мужа. Складывалось впечатление, что Кузичкин — это его главное и единственное достижение. И, как мантра, одно и то же — «оставил тяжело пострадавшую в автомобильной аварии жену, беспробудно пил, особенно последние месяцы». Увы, не избежал этого клише в своей книге и генерал Кирпиченко. Тот вообще написал, что Кузичкин с детства мечтал сбежать на Запад. Наверное, он и в железнодорожный техникум поступил после 7-го класса для того, чтобы угнать электричку в Америку. Генерал Кирпиченко решил «забыть» о том, что это КГБ нашел Кузичкина, а не Кузичкин стремился попасть в КГБ.
Читающие эти заявления уважаемых генералов представляют себе если не обреченную на неподвижность и прикованную к кровати молодую женщину, то по крайней мере передвигающуюся в инвалидном кресле, да еще и брошенную мужем-алкоголиком.
За 11 лет совместной жизни я пять или шесть раз видела мужа в состоянии, когда по нему было видно, что он крепко выпил. Но даже в эти моменты он не валялся, не махал кулаками и не был «пьяным идиотом». Те самые последние месяцы, о которых говорит Шебаршин, составляли меньше 8 недель, так как я уехала из Тегерана 24 марта, и до 2 июня оставалось всего ничего. Если что-то подобное резко началось, то первым резидент должен был бы поискать причину такого поведения своего офицера, но только в том случае, если это было в его интересах.
Да, автомобильная авария была, это правда. На годовщину свадьбы 7 мая 1980 года Володя решил подарить мне машину. Вазовская «шестерка» только пошла в серию, я уехала в Москву и 14 мая уже выехала из магазина на машине. На ней я и разбилась на Павелецкой набережной среди белого дня, я заснула за рулем, и спас меня столб, иначе бы я упала в Москву-реку. Куда я ехала? К Шебаршину. Он улетал в Тегеран, и я хотела передать мужу маленькую посылку и письмо, в котором сообщала, что скоро приеду, это письмо у меня сохранилось.
Сломала обе ноги, руку, ребра, сотрясение мозга с ретроградной амнезией, сильно пострадало лицо.
Прилетевший из Тегерана Володя заглянул в мою палату, посмотрел на меня и спросил у проходившей мимо медсестры, где я лежу. Не узнал меня, а ведь я в палате лежала одна. Он вошел, сел рядом, взял мои руки в свои и заплакал, все время повторяя:
— Не обращай внимания, я просто очень устал.
Через много лет по телефону он напомнит мне об этом так: «Я смотрел на тебя и думал о том, как сильно я тебя люблю, и плакал».
Володя сказал, что пробудет в Москве до тех пор, пока я не смогу хоть как-то самостоятельно передвигаться по квартире после выписки из больницы. Но перед этим мне еще предстояла операция на ноге, и его присутствие меня успокаивало.
Я не отдавала себе отчета, насколько сильно пострадало мое лицо, и не понимала, что в результате аварии у меня сильное
