Роберт Масси - Николай и Александра

Четыре месяца спустя во время очередной беседы с Палеологом император рассказал послу, как кончился для него тот день. Поздно вечером, когда война была уже объявлена, царь получил еще одну депешу от кайзера. Она гласила: «…Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего правительства на германский ультиматум – единственный путь избежать неисчислимых бедствий. До получения этого ответа я не могу обсуждать вопроса, поставленного твоей телеграммой. Во всяком случае, я должен просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в каком случае не переходить нашей границы. Вилли».

Почти наверняка депеша эта должна была прибыть до объявления войны, но из-за бюрократической волокиты застряла в пути. Однако составлялась она в ту минуту, когда Германия объявила войну, что неоднозначно свидетельствовало о воинственных намерениях кайзера. Для русского царя эта последняя в жизни телеграмма, полученная им от германского императора, помогла ему лучше понять сущность натуры его немецкого кузена.

«Ни одного мгновения он не был искренен, – заявил Палеологу император. – В конце концов он сам запутался в своей лжи и коварстве… Была половина второго ночи на второе августа… Я отправился в комнату императрицы, уже бывшей в постели, чтобы выпить чашку чая перед тем, как ложиться самому. Я оставался около нее до двух часов ночи. Затем, чувствуя себя очень усталым, я захотел принять ванну. Только я собрался войти в воду, как мой камердинер постучался в дверь, говоря, что должен передать мне телеграмму. „Очень спешная от Его Величества Императора Вильгельма“. Я читаю и перечитываю телеграмму; я повторяю ее себе вслух – и ничего не могу в ней понять. Как – Вильгельм думает, что еще от меня зависит избежать войны?.. Он заклинает меня не позволять моим войскам переходить границу… Уж не сошел ли я с ума? Разве министр двора, мой старый Фредерикс, не принес мне меньше шести часов тому назад объявление войны, которое германский посол только что передал Сазонову? Я вернулся в комнату императрицы и прочел ей телеграмму Вильгельма… Она сказала мне: „Ты, конечно, не будешь на нее отвечать?“ – „Конечно нет!“ Эта невероятная, безумная телеграмма имела целью, конечно, меня поколебать, сбить с толку, увлечь на какой-нибудь смешной и бесчестный шаг. Случилось как раз напротив. Выходя из комнаты императрицы, я почувствовал, что между мною и Вильгельмом все кончено, и навсегда. Я крепко спал… Когда я проснулся в обычное время, я почувствовал огромное облегчение. Ответственность моя перед Богом и перед моим народом была по-прежнему велика. Но я знал, что мне нужно делать».

Часть третья

Глава двадцатая

За Русь святую!

На следующий день, 2 августа, Николай II объявил в Зимнем дворце о начале военных действий[58]. День выдался солнечный. В Петербурге, по словам А. А. Вырубовой, собрались «тысячные толпы народа с национальными флагами, с портретами государя. Пение гимна и „Спаси, Господи, люди Твоя“…» Толпы народа собрались и на набережной Невы, куда должен был причалить пароход из Петергофа с императором на борту. На реке – множество яхт, катеров, парусных, рыбачьих и гребных лодок с пассажирами.

Прибыв морем в столицу, «Их Величества… шли пешком от катера до дворца, окруженные народом, их приветствующим, – продолжает Вырубова. – Мы еле пробрались до дворца; по лестницам, в залах, везде толпы офицерства и разные лица, имеющие проезд ко двору». Царь был облачен в полевую армейскую форму, на императрице было белое платье, поля шляпки приподняты. Четыре великие княжны шли следом, но цесаревич, который из-за травмы, полученной на «Штандарте», все еще не мог ходить, остался в Петергофе и горько плакал от обиды.

«В Николаевском зале после молебна государь обратился ко всем присутствующим с речью», – писала фрейлина. Молебен был отслужен в присутствии пяти тысяч человек. На алтаре, воздвигнутом в центре отделанного белым мрамором зала, стояла чудотворная икона Владимирской Божией Матери. Согласно легенде, икона эта, написанная с натуры евангелистом Лукой на доске от стола, на котором Христос трапезовал с Богородицей, привезенная в 1375 году в Москву, обратила вспять полчища Тамерлана. Прежде чем отправиться в действующую армию в 1812 году, молился перед этим образом убеленный сединами фельдмаршал М. И. Кутузов, назначенный императором Александром I на пост главнокомандующего. И вот теперь, накануне новой войны, которую в то время многие называли Второй Отечественной, император Николай II искал у иконы заступничества. Подняв правую руку, царь произнес ту же клятву, которую дал в 1812 году Александр I: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей».

«Ответом было оглушительное „ура“, стоны восторга и любви; военные окружили толпой государя… Их Величества медленно подвигались обратно, и толпа, невзирая на придворный этикет, кинулась к ним; дамы и военные целовали их руки, плечи, платье государыни… Когда они вошли в Малахитовую гостиную, великие князья побежали звать государя показаться на балконе. Все море народа на Дворцовой площади, увидев его, как один человек, опустилось перед ним на колени. Склонились тысячи знамен, пели гимн, молитвы… все плакали… Среди чувства безграничной любви и преданности престолу началась война», – свидетельствовала Вырубова. Взволнованный встречей, император поклонился своим подданным. Раздались звуки народного гимна. Его мелодия звучит в финале увертюры П. И. Чайковского «1812 год»[59]:

Боже, Царя храни!Сильный, державный,Царствуй во славу,Во славу нам!

Царствуй, на страх врагам,Царь православный!Боже, Царя храни,Царя храни!

Взявшись за руки, стоявшие на балконе мужчина в защитной гимнастерке и женщина в белом платье плакали вместе с народом. Французский посол Морис Палеолог так описывает эту сцену: «В эту минуту для этих тысяч людей, которые здесь повергнуты, царь действительно есть самодержец, отмеченный Богом, военный, политический и религиозный глава своего народа, неограниченный владыка душ и тел».

Похожее происходило и в других местах. Возбужденные толпы, запрудившие улицы, смеялись, плакали, пели, кричали «ура», целовались. В мгновение ока волна патриотического подъема захлестнула всю Россию. В Москве, Киеве, Одессе, Харькове, Казани, Туле, Ростове, Тифлисе, Томске и Иркутске вместо красных революционных флагов рабочие брали в руки иконы и портреты царя. Студенты университетов толпами устремлялись на призывные пункты. Встретив на улице армейских офицеров, прохожие с радостными криками качали их.