Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2

Я опустил бумагу на колени и дал слушателям минуту отдыха. Все задвигалось. Из окна я посмотрел в небо, пожал плечами и начал говорить снова:

— Так как мы подвергаем научному анализу характер не простого человека, а выдающегося политического деятеля и партийного вождя, то тут будет не лишним ознакомить вас с мнением Ганнушкина относительно фанатиков, то есть самоотверженных и неутомимых проводников каких-либо идей. «Фанатики — люди сверхценных идей, крайне односторонние и субъективные. Центр тяжести их интересов лежит не в самих идеях, а в претворении их в жизнь, — результат того, что деятельность ума чаще всего у них отодвигается на второй план по сравнению с волей, движимой глубоким, неистощимым возбуждением. Это люди ограниченные, их мировоззрение не отличается сложностью и состоит из небольшого количества идей, чаще всего заимствованных, но благодаря своей сильной чувственной окраске глубоко сросшихся со всей их личностью, и, раз они усвоены, не подвергаются изменению до самой смерти их носителей. В личных отношениях они безразлично холодны или требовательно строги. Человеческое горе их не трогает и бездушная жестокость составляет их свойство. Главная сила фанатиков заключается в их несокрушимой воле, которая помогает им без колебания проводить в жизнь то, что они считают нужным. Железная воля фанатиков делает их опасными для общества: нередко под их руководством совершались чудовищные преступления. Русская действительность знала пытки, убийства и другие страшные дела».

Я положил бумагу на полку за бутылки с лекарствами.

— Вольф, все в порядке?

— Да, яволь, доктор, аллее ист орднунг! — ответил Вольфганг и я заговорил опять:

— На какой же почве и при каких условиях может развиваться такой ужасный фенотип из слабых порочных ростков, даваемых генотипом? В данном случае ответ даст биография интересующего нас человека, она напечатана в упомянутой выше энциклопедии: в юношеские годы мы находим добровольный уход из семьи и отрыв от обычных условий жизни, затем следуют долгие годы существования в глубоком подполье и работа под страхом провала, семь арестов, пять побегов, шесть ссылок. Довольно, чтобы ожесточить страстного человека? Я думаю, товарищи, вполне. Вот начало развития, исходная позиция. Затем исследуемый нами характер претерпевает потрясение: он добивается власти, его начинания ведут страну от победы к победе, он — фигура мирового значения. Он отчетливо сознает, что на все времена вписал в историю свое имя.

Уже несколько раз Абашидзе порывался спросить что-то, но, едва он начинал шевелиться, как все поворачивали к нему возмущенные лица и скромный человек умолкал. Один раз он даже начал: «Я хочу спросить», — но Анечка шептала: «Тише!» — махнула рукой, и я начал речь снова:

— Если внешние раздражения повторяют из месяца в месяц и из года в год, то в мозгу складывается особая система связей, вызывающих один и тот же тип реакции — то есть ответного поведения. В быту это называется привычкой, в науке — стереотипом. Исследуемая нами личность вначале годами вырабатывала описанный выше стереотип агрессии, грубости, нетерпимости и пр., затем на этот первый стереотип стали наслаиваться черты второго, давая очень сложное сочетание. Я вновь обращаюсь к профессору Ганнушкину, в скобках поясняя только, что сверхценная идея — это длительный очаг раздражения, порождающий в сознании доминанту, а что такое доминанта — вы уже знаете.

— А я догадалась, кто это! — вдруг звонко крикнула Верка-Гроб. — Знаю, но молчу, доктор!

Все засмеялись. «Тише!» — загудел Майстрах.

— Итак, я вас спрашиваю, товарищи: разве превращение профессионального революционера и сибирского ссыльного в движущий рычаг мировой истории — это нормальная среда? Нет, конечно же нет! И у рассматриваемого нами характера совершенно естественно начались наслаиваться другие, новые черты, которые, однако, также следует считать не менее болезненными. Эпилептоид стал превращаться еще и в параноида. В этом сказывается объективная логика развития явлений. Итак, цитирую тот же труд нашего авторитета: «Самым характерным свойством такого рода личностей является их склонность к образованию сверхценных идей, во власти которых они потом оказываются. Эти идеи заполняют всю их психику и оказывают доминирующее влияние на их поведение. Самой важной сверхценной идеей такого человека является мысль об особом значении собственной личности. Отсюда — его чрезмерное самомнение. Кто с ним не согласен и думает не так, тот в лучшем случае просто глупый человек, а в худшем — его личный враг. Такие люди крайне упорно отстаивают свои мысли и часто оказываются борцами. Их самомнение не оставляет места для хорошего отношения к людям, их активность побуждает к бесцеремонному отношению к тем, кем они пользуются как средством для достижения своих целей. Они недоверчивы, подозрительны, агрессивны. Они злопамятны, не прощают и не забывают ни одной мелочи. Пока человек с таким характером не пришел в состояние открытой вражды с окружающими, он может быть очень полезным работником: на избранном им поприще деятельности он будет работать со свойственным ему упорством, систематичностью и аккуратностью, не отвлекаясь никакими посторонними соображениями и интересами. Но нельзя позавидовать людям, которых обстоятельства поставили поперек его пути: он упрям, настойчив и сосредоточен в своей деятельности, если приходит к какому-нибудь решению, то уж ни перед чем не остановится для того, чтобы привести задуманное в исполнение. Жестокость принятого решения не смущает его, на него не действуют ни просьбы, ни угрозы — будучи убежден в своей правоте, он никогда не спрашивает советов, не поддается убеждению и не слушает возражений. В борьбе за свои воображаемые права он проявляет большую находчивость, очень умело отыскивает себе сторонников и, вопреки здравому смыслу, выходит победителем из явно безнадежного столкновения. Долг его совести — месть, а ведь те, кто позволяет себе поступать не так, как этого хочет и требует он, становятся его врагами. У него оказывается большое количество “врагов”, иногда действительных, а большей частью только мнимых».

Я перевел дыхание.

— Вот, товарищи, все, что я хотел сегодня рассказать. Это медицинская история превращения эпилептоида в паранои-да. Ну а социально-политические выводы? Извольте, вот они. Ганнушкин утверждает, что человек с таким характером глубоко несчастен, бесконечно одинок и в себе самом носит причины своей трагедии. Возможно. А интересы общества, спросите вы? Что же, для общества стоящая у власти личность с подобным характером неминуемо создает трагическое положение, вопреки всему своему уму и благим намерениям. Поэтому, если в личном плане мы должны такого человека пожалеть и простить, то в плане общественном и государственном мы…