Тамара Катаева - Анти-Ахматова

Скажем, однако, честно, что Чапского она не «преследовала». Этот прием еще не был освоен. Так — попытка…

Это — про «любовь» (у нее как-то красивее, или просто — более по-настоящему — не получалось).

Теперь — про упомянутое выше и могущее быть поставленным мне в упрек: недержание мочи. Конечно, конечно, соглашусь, этого мы не знаем, но ее приступы бешенства и нетерпения — думаю, это невозможно без физиологических причин.

Впервые <…> я увидела Анну Андреевну попусту капризничающей еще в ленинградский период нашего знакомства. Она — у меня, на Загородном; она уходит; я собираюсь ее провожать; я помогаю ей одеться. <…> Анна Андреевна, уже в платке и в шубе, стоит в передней, а я, тоже одетая, мечусь по комнате: пропал ключ. <…> Я в десятый раз обшариваю карманы пальто, сумку, муфту, портфель, ищу на столах, на стульях, задыхаясь от спешки. Бессмысленно тычусь в ванную и на кухню. А для спешки-то моей собственно нет никакой причины; <…> причина одна: Ахматова негодующей Федрой стоит в передней, почти уткнувшись в двери лбом: вся — гнев, вся — нетерпение. Спадая с плеч, окаменела чужая шуба; голова закинута; гневно дрожат вырезные ноздри. Ключа нет. Я приношу из комнаты в переднюю стул, прошу Анну Андреевну сесть, чтобы я могла сосредоточиться, вспомнить. Анна Андреевна стоит у двери, поднимая голову все выше, презирая стул и меня. Как это я осмеливаюсь, со стулом или без стула, заставлять ее, Анну Ахматову, ждать! <…>.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 501

Я на нее сердиться не умею, да и пустяки это все. Да и не знаю я, что бушевало, каменело, созидалось, изнемогало в великой душе Анны Ахматовой, когда Анна Андреевна была со мною так несправедлива, так недружественна.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 504

Возможно, что великую душу Ахматовой терзали вещи весьма прозаические.

«Я ЕМУ НЕ АННА АНДРЕЕВНА»

О повести Эм. Казакевича «Сердце друга».

Там есть такая фраза: «Девочки увлекались стихами Анны Андреевны Ахматовой». Она была просто вне себя. «Я ему не Анна Андреевна! Я не имею чести быть знакомой с этим господином! Я Анна Ахматова, и никак иначе он не смеет меня называть!»

Наталья РОСКИНА. Как будто прощаюсь снова. Стр. 528

Такая история всколыхнула общественность.

Ничего прямо оскорбительного там нет, но есть насмешливое, ироническое — а время ли сейчас над ней иронизировать? Он там поминает ярых поклонниц стихов АННЫ АНДРЕЕВНЫ АХМАТОВОЙ. Не совсем понятно также, полагает ли и сам автор, вместе с изображенными им дурочками, что стихи эти специфически-дамские, что Ахматова не один из великих русских поэтов, а поэтесса, пишущая исключительно на женские темы, — ну вроде Шкапской или еще там кого-нибудь. <…> Анна Андреевна обиделась — и очень. Главным образом, на отчество. «Я же не Л. Н. Толстой! Зачем же так почетно? Разумеется, идя по стопам товарища Жданова, он имеет полную возможность ругать меня на все буквы алфавита, но по отчеству-то зачем? Я была у Никулина. Там мне представили Казакевича. Я ничего, подала ему руку, поздоровалась, но ушла в комнату к девочкам». — «Бедняга Казакевич»! — подумала я. А еще подумала, что Казакевич — порядочный человек и, несмотря на неудачи — писатель — и уж во всяком случае лучше водиться с ним, чем с Никулиным. Но не сказала.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 85

Ну и мы сейчас не об этом. С кем она водится — с Никулиным, Фединым, Алексеем Толстым, Эренбургом — знаем, и знаем зачем и почему. Сейчас о том, с кем она НЕ водится, не могла бы водиться, и они бы с ней не стали, но она делает все, чтобы подумали, что — с Пушкиным на дружеской ноге.

«Как непохоже на Хема. Они только и делают, что говорят о еде, вспоминают вкусную еду».

Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 51

Какой он ей «Хем»?

Характерная черта: о Пушкине, о Данте или о любом гении, большом таланте — АА всегда говорит так, с такими интонациями, словечками, уменьшительными именами, как будто тот, о котором она говорит, — ее хороший знакомый; с ним только что разговаривала, вот сейчас он вышел в другую комнату, через минуту войдет опять… Словно нет пространств и веков, словно они — члены своей семьи… Какая-нибудь строчка — например, Данте — восхитит АА: «До чего умен старик!» — или: — «Молодец Пушняк!»

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 239

«Сейчас прочла стихи Евтушенки в «Юности».

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 261

О письмах Достоевского:

«Скучно, не составляется из них Федор Михайлович».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 352

Какой он ей Федор Михайлович?

«Madame Ахматова». «Товарищ Ахматова» и даже Ахметки — на гораздо лучше. В «madame» заключена смрадная мысль, будто существует некто «monsieur Ахматов».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 94

«Когда я о себе читаю в печати: «А. А. Ахматова», я не сразу догадываюсь, о ком речь. Если я поэт, то я — Анна Ахматова, как Пастернак — Борис или как Блок — Александр. Каждый сам выбирает свое литературное имя для себя».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 85

А какое имя выбрал себе поэт — если он поэт — Александр, он же Александр Сергеевич Пушкин — для себя? Пушняк?

…она произносила с таким же удовольствием, с каким еще не так давно дамы, незнакомые с принцем Агригентским, буде речь заходила о нем, переспрашивали, усмехачясь, чтобы показать, что они в курсе: «Григри?» — удовольствие, известное в относительно спокойные эпохи лишь свету, а во времена великих потрясений становящееся доступным и народу. Например, наш дворецкий, если речь заходила о короле Греции, будучи хорошо информированным через газеты, переспрашивал совсем как Вильгельм Второй: «Тино?»; фамильярность по отношению к королям превращалась в развязность, если он сам выдумывал им прозвища: когда речь заходила о короле Испании, он именовал его «Фонфонс».

Марсель ПРУСТ. Обретенное время

Вокруг пререканье и давкаИ приторным запах чернил.Такое придумывал КафкаИ Чарли изобразил.

Кто ей Чарли? Она с ним гусей пасла?

«Какое наследство? Взять под мышку рисунок Моди и уйти»