Месть - Владислав Иванович Романов
Кирову и в голову не пришло, что Николаев готовился к выстрелу. Безумный ревнивец убивает своего соперника из револьвера — такой сюжет годился только для оперы.
Эльвира встретила его в ярко-красном японском кимоно, ей шел этот цвет. За год, что они не виделись, Эля чуть округлилась, но прежней утонченности фигуры не утратила. Она перестала выглядеть девочкой-подростком, а превратилась в изящную маленькую даму, совсем бесстрашную по части откровенных взглядов. Это был вкус Ягоды: хрупкая женщина, наделенная изысканным коварством. Надо сказать, что Кирову тоже нравились такие женщины, он любовался их грацией, изломанностью жестов, они были приятными собеседницами, магия их обаяния завораживала, но любовная интрига на этом кончалась. Более близкие отношения разочаровывали. Для них требовалась иная отвага, иная телесная крепость. То же произошло год назад у Кирова и с Элей, и она тогда этого не поняла, потому что ее в мужчине интересовал только ум и природный дар, если таковой имелся, об остальном она и говорить не хотела, милостиво уступая животному напору собеседника лишь из уважения к другим его качествам.
Но сейчас Киров видел перед собой совсем иную женщину, обладавшую опытом знаменитой гейши или гетеры, в чьих жестах, взглядах и движениях угадывалась страсть к наслаждению.
«Неужели Ягода за несколько месяцев смог так изменить ее? — подумал Сергей Миронович. — Я недооценивал нашего Аптекаря!» Последнее слово у него вырвалось невольно, так Коба один раз назвал серого кардинала ОГПУ, пояснив, что тот учился в юности на фармацевта, но Киров неожиданно вспомнил о странном яде, обнаруженном у Гиви Мжвания, и все вдруг связалось в одну цепочку. «Значит, и он замешан в этой истории?..»
— Я изменилась, правда? — угадав его мысли, улыбнулась Эля.
— Немного, — кивнул Киров.
— Все это замечают, — согласилась она. — Я встретила одного человека, но мы вынуждены были расстаться, я любила его, и он словно открыл меня заново. Я стала по-новому ко всему относиться, я стала женщиной, потому что раньше ею не была. Можно долго об этом рассказывать, но чудо случилось.
— А как вы познакомились?
— Он сам меня нашел. Приехал, забрал, это тоже было необычно, увез сразу на дачу и стал всему учить. Абсолютно всему. И я, человек независимый, неожиданно ему подчинилась, а потом уж сама напрашивалась на свидания…
— А кто он, если не секрет? — спросил Киров.
— А он. — Эля вспыхнула румянцем. — Он тоже журналист, много ездит, давно женат, именит, словом, я, как девушка на сезон, в один прекрасный миг исчезла из его жизни, но эти несколько месяцев были удивительными, и я буду ему всегда благодарна…
Она принесла по зажаренному куску мяса, украшенному листьями салата, черными маслинами и долькой лимона.
— Говорят, на Западе никакого гарнира к мясу не подают, — чуть смутившись, выговорила Эля, — а потом картофель несовместим с мясом…
— Это ваш журналист говорит? — спросил Киров.
— Да, он был на Западе…
Эля смутилась, потому что Ягода никогда никуда не выезжал. Киров вспомнил, что нечто подобное говорил Горький, когда принимал их с Кобой у себя, а председатель НКВД туда бегает довольно часто.
Киров открыл «Саперави» и шампанское, он привез с собой несколько бутылок. Они приступили к ужину.
— Как ваше секретарство? Я думала, что секретари ЦК живут в Москве. А вы, я вижу, не хотите покидать Северную Пальмиру? — глаза у Эли игриво блеснули.
— Перееду в начале года…
— Вот как?! — то ли огорчилась, то ли обрадовалась Эля. — Я только переехала, а вы собираетесь от меня уже сбежать! Это нехорошо. Как поживает товарищ Сталин? Ведь вы теперь постоянно с ним общаетесь…
— Товарищ Сталин чувствует себя хорошо, — усмехнулся Киров.
— Я что-то не то спросила? — заметив его усмешку, насторожилась Эля. — Но нам, обывателям, интересно узнать, как живут олимпийцы, что они едят, о чем думают.
— Вы меня для этого и пригласили? — поддел ее Киров. «Неопытный конспиратор всегда начинает с ошибок», — подумал он, вспомнив, как попался из-за своей юношеской самоуверенности в Томске.
— Ну что вы, Сергей Миронович! — покраснела Эля. — Я просто пытаюсь завязать светскую беседу и спрашиваю о первом, что приходит в голову. Григорий Константинович вам рассказывал о нашей встрече?
— Да, он говорил, как вы похорошели, — улыбнулся Киров. — Я уж подумал, не влюблен ли он в вас, с таким восхищением Серго вас описывал.
— А вы считаете, что в меня нельзя влюбиться? — кокетливо спросила Эля.
— Ну почему, очень даже можно. Просто Серго у нас мужчина строгих правил и однолюб…
— А вы?
— Я, наверное, тоже…
— Хорошо, что вы употребили это слово «наверное», а то я бы расплакалась. Я целый год мечтала о нашей встрече, надеясь, что у товарища Кирова сохранился ко мне какой-то интерес. Простите, что я забыла вас поблагодарить за заботу, ведь Григорий Константинович, выполняя вашу просьбу, прошлой зимой заезжал ко мне, спрашивал, не нужна ли помощь… Это было так трогательно. Тогда я вдруг осталась одна и… — На ее глазах блеснули слезы, Эля вытащила платок. — Извините!
На какой-то миг сердце его дрогнуло, ему захотелось броситься и приласкать ее, такой беспомощной и сиротливой она показалась Кирову, но Эля вдруг улыбнулась, и слез как ни бывало.
— Арестовали моего близкого знакомого, нет, просто друга, он дружил с мамой, отцом, я запаниковала, и вдруг в газете появляется сам товарищ Орджоникидзе. Наш редактор был так потрясен, что не знал, чем меня ублажить, и с перепугу даже стал за мной ухаживать! Повел ужинать в ресторан! — Эля рассмеялась. — Было очень смешно. Вот… Но я помню оба наших свидания, — жарко прошептала она. — А вы сразу перерубаете канат и уходите в открытое море.
Киров не стал ее уличать во лжи, когда она призналась, что целый год мечтала об этой встрече, сыграв довольно искренне эту фразу. Несколько минут назад она с упоением говорила о любви к Ягоде, назвав его журналистом, и Сергей Миронович мог бы упрекнуть ее в обмане, но тогда выявится его настороженная подозрительность, а ведь он пришел к одинокой даме на приятный вечерок, правда, заранее
