Рудольф Баландин - 100 великих оригиналов и чудаков

У него были странности. Когда ему назначили пенсию, он заказал пригласительные билеты на свои похороны и сделал для себя гроб. Через несколько лет он напечатал вторично приглашение на свои похороны. В завещании обязал посадить на его могиле яблоню в память Адама и Евы, Париса и Елены, а также Ньютона. Быть может, именно такие странности, неординарность мышления помогли ему стать соавтором великого открытия Лобачевского.

Н. В. Гоголь

Николай Васильевич Гоголь (1809–1852) родился в Больших Сорочинцах, на Украине, в дворянской семье. Отец увлекался театром, писал водевили, стихи. Николенька с детства играл в спектаклях, предпочитая комические роли. Окончил гимназию высших наук в Нежине. С 16 лет писал сатиры, стихи, повести, трагедии. В 1828 году переехал в Петербург.

Первые опыты сочинительства были неудачными. Поступил на службу и состоял чиновником до 1831 года. Посещая литературные салоны, познакомился с Пушкиным, Жуковским. Рассказы «Вечера на хуторе близ Диканьки» имели большой успех у публики и критиков. Гоголь поступил на должность профессора истории Петербургского университета, но вскоре оставил эту работу. Издал сборники «Миргород», «Арабески», петербургские повести.

В его произведениях причудливо переплелись юмор, мистика, сатира, философия, народная мудрость, реалистичные и фантастичные образы. Комедия «Ревизор» и роман-поэму «Мёртвые души» (часть 1; рукопись второй части автор сжёг в 1852 году) показали без прикрас, со «смехом сквозь слёзы» Россию. Его последняя работа — «Выбранные места из переписки с друзьями», проникнутая философски-религиозными идеями, вызвала споры и яростное письмо Белинского, обрушившегося на писателя: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов — что вы делаете! Взгляните себе под ноги, — ведь вы стоите над бездною!»

Да, Гоголь заглянул в бездну самосознания, не обращая внимания на видимый мир, реальность и даже на возлюбленное искусство. Перед ним разверзлась ещё одна пропасть: тяжелейшая депрессия и последняя безысходная — смерти.

В «Арабесках» проявились знания и размышления, связанные с чтением Гоголем лекций по всемирной истории в Петербурге. Его мысли, высказанные в небольших очерках, позволяют считать именно Гоголя, а не Грановского, как обычно принято, инициатором познания всеобщей истории и Средневековья в России.

Исследование всемирной истории он представлял как синтез науки, литературы и философии! Мысль эту Гоголь развил в очерке «Шлецер, Миллер и Гердер», где предложил образ идеального историка. «Глубокость результатов Гердера» он сочетает с «быстрым, огненным взглядом Шлецера и изыскательною, расторопною мудростию Миллера», да ещё с добавлением «высокого драматического искусства… Шиллера», а также «занимательность рассказа Вальтера Скотта», и «шекспировское искусство развивать крупные черты характеров в тесных границах…».

Как тут не вспомнить монолог купеческой дочки Агафьи Тихоновны из его комедии «Женитьба»: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас же решилась…» Это написано чуть позже, чем очерк об историках, а потому смахивает на самоиронию.

Писатель определил эпохе Средневековья «то же самое место в истории человечества, какое занимает в устроении человеческого тела сердце…». Сравнение неожиданное. Средние века — «величественные как готический храм, тёмные, мрачные, как его пересекаемые один другим своды, пёстрые, как разноцветные его окна и куча изузоривающих его украшений, возвышенные, исполненные порывов, как его летящие к небу столпы и стены, оканчивающиеся мелькающим в облаках шпицем» (шпилем).

В очерке «Об архитектуре нынешнего времени» он подчеркнул устремлённость христианских храмов к небесам, в отличие от приземистых жилищ. Это показывало, «как велики требования души нашей перед требованиями тела». Гоголь видел в архитектуре не «застывшую музыку», а материальное воплощение сокровенного смысла эпохи.

В повести «Портрет» сталкиваются образы святости и бесовства. Второй, как обычно для Гоголя, обрисован более ярко. Предполагается, что время антихриста близится. Извращается первоначальный замысел Бога, «и с каждым днём законы природы будут становиться всё слабее», давая возможность преодолеть их силам зла. Антихрист «избирает для себя жилищем самого человека» и проявляется в тех, которые «заклеймлены страшною ненавистью к людям и ко всему, что есть создание Творца».

Кто эти люди? По Гоголю, один из них — ростовщик. «Он во всё силится проникнуть: в наши дела, в наши мысли и даже в самоё вдохновение художника. Бесчисленны будут жертвы этого адского духа… Горе, сын мой, бедному человечеству!» Дух корысти, наживы разлагает человечество, приближая окончательную победу антихриста, оскверняя всё, к чему он прикасается: красоту, мудрость, любовь.

В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь, вопреки закону писательского ремесла, не принимал во внимание реакцию читателей. То, что нравилось одним, вызывало возмущение у других, а чувство неприязни к отдельным частям книги мешало по достоинству оценить другие. Обращаясь к поэту, он призывал:

«Опозорь, в гневном дифирамбе, новейшего лихоимца нынешних времён и его проклятую роскошь, и скверную жену его, погубившую щеголяниями и тряпками и себя, и мужа, и презренный порог их проклятого дома, и гнусный воздух, которым там дышат, чтобы как от чумы от них побежало всё бегом и без оглядки.

Возвеличь, в торжественном гимне, незаметного труженика, какой, в чести высокой породы русской, находится посреди отважнейших взяточников, который не берёт даже и тогда, как всё берёт вокруг него…»

Гоголь-художник, раскрывающий те же идеи в образах и коллизиях, оказывался мудрее, ближе к выполнению поставленной цели, чем Гоголь-проповедник. Прямые нравоучения обычно вызывают лишь раздражение. «Человек девятнадцатого века отталкивает от себя брата… Он готов обнять всё человечество, а брата не обнимет». Высказывание верное, но вряд ли оно взволнует душу читателя.

В его замечательных «Размышлениях о Божественной Литургии» есть оговорка: «Велико и неисчислимо может быть влияние Божественной Литургии, если бы человек слушал её с тем, чтобы вносить в жизнь слышанное». Вот в этом «если бы» заключена, отчасти, безысходность и всё то, что заслуживает серьёзнейшего анализа, но Гоголь произносит это как бы между прочим: лично для него такой проблемы нет.