Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

23 июня/5 июля 1884. Суббота.

Однако самое лучшее средство — благополучно провести Собор, смотреть на этот Собор, как на все доселе бывшее. И чего я волнуюсь? Все обстоит благополучно и идет, как должно; стало быть — мирна и вяла должна быть речь первая, и вяло идти же потом — обычна ведь с японцами вялость! Потом — даром пропадает вялость и медленнее, скорее достигнуть цели.

Именно на Соборе — все совершенно по–старому! Только последнюю речь можно сказать поживей и серьезней. Только Савабе — «беречь» даст Бог, пригодится для «кеокиухоо».

Одиннадцать ночи. Сейчас только ушел Иоанн Овата, прощавшийся пред отправлением домой к больной матери. Второй раз уже предупреждает насчет Собора — «чтобы не произошло что нехорошее на нем». — Что же? «Кемпакусе» много будет, и свое «я» выставляющие будут стараться замутить, — Тебе осторожным нужно быть, — А это опять же вести Собор по доселе набитой колее и смотреть, чтобы не втерлись в него враги, которых нельзя допустить говорить в Церкви.

26 июня/8 июля 1884. Вторник.

Не имеют к чему придраться, так говорят — «Епископ русский — не знает наших обычаев». (Это о человеке–то двадцать пять лет жившем в Японии!) Так покажите же, в чем это незнание и какой вред оно принесло?

Слава Богу и хвала Ангелу— Хранителю за все! Приписка 9 (21) сентября 1884.

9/21 сентября, воззв. к бонз.

Бонзам, наподобие сегодняшнего письменного возражателя:

Вы набрали полные карманы камешков и побрякушек и с пренебрежением смотрите на золото: «У нас–де — полные карманы». Да выгрузитесь, освободитесь из–под хлама на время и тогда сравните ваш камень с нашим хлебом жизненным, вашу змею с нашей речью.

…Бог дал человеку легкие и создал воздух, дал глаза и создал предмет зрения, дал разум и велел назвать имена животным, — точно также дал свободу и указал древо познания добра и зла, — без сего последнего человек также не ощутил бы себя свободным, как без предмета зрения ничего бы не увидел, без земли под ногами — не ходил бы и прочее.

12/24 сентября 1884

Айайся совсем расползается — в Сейкёо— Симпо никто не хочет писать — раз ждут денежной награды (как можно заключить из слов Оогое); хотя все обеспечены содержанием, — а Сейкео— Симпо приносит двести ен убытку — значит — «Церковь убыточна сколько угодно — нам дела нет, хоть мы сыты по горло от той же Церкви». Другой раз, — все не терпят Хорие, начальника айайся, действительно нестерпимого по гневливости и гордости, даже Оогоя — и тот, по–видимому, совсем потерял терпение и просит освобождения от службы в редакции. Третий раз — не выдерживают японцы постоянства в работе — слишком изменчивы и поверхностны.

Сегодня — хоть закрывай газету, — статей наполовину нет помещать в следующем номере. Одно средство есть помочь — улещивать, ублажать, гладить по головке. Хорошо и на вашем инструменте суметь ладно поиграть.

23 сентября/5 октября 1884. Воскресенье.

Тихай — мономан гаммы, простой гаммы вверх и вниз. Даже уж и спевки почти совсем перестал делать, а протянуть гамму — четверть часа или больше — и домой, — Нет ничего хуже человека гордого и в то же время тупого! Сколько я бился с ним, убеждая учить пению как следует, — но скорей можно научить железо понимать человеческую речь, чем его — понять речь здравого смысла. Оттого у нас после десяти лет пения певчие на простом «Господи, помилуй» разнят. Вот мучение–то с такими олухами! Когда уедет, как я счастлив буду! Хотя, конечно, ни словом не буду способствовать его уезду. Господь с ним, пусть живет; все же что–нибудь есть (хоть как уж надобно–то что есть, — вечно одно и тоже самое простое!). Но зато — ни удерживать его, ни тем более после хлопотать о наградах ему — слуга покорный. Награждать его, или брата его — Анатолия — за лень, апатию, за внесение немира в Миссию, за дурной пример, — за весь этот вред, который они, при малой службе, наносят Миссии, — грехом было бы! — Тихай не только сам не поет и не учит, а испортил вконец и Львовского, который тоже уже и лыка не вяжет по ленности, — даже старое забывают у него.

Мерзавцы! — Диакон Крыжановский точно увез с собою хорошее, оживленное пение.

Что за мучение жить с подобными людьми, как Тихай, Анатолий и Львовский! Полны способностей — как прекрасно могли бы служить, и почти ничего не делают! Боже, дай терпение и пошли усердных служителей делу Твоему здесь!

26 сентября/8 октября 1884. Среда.

Я лично сержусь именно в то время, когда не пишу о России и не думаю о ней или вообще не имею какого–нибудь постороннего дела. Свободная мысль всею тяжестью падает на обыденные дела, концентрируется, застаивается. Ибо с японцами далеко не уйдешь, ну и мутится, — отсюда потоки бурных речей и гневных вспышек по поводу постройки, как вчера по поводу дела Ольги Евфимовны, которое подрядились в сорок дней, а теперь уже девяносто, и еще — девяносто пройдет пока кончат. В виде Фонтанеля. (Что за безобразие! А что поделаешь с японцами, когда нигде и ни в чем с ними нельзя дела делать быстро, точно, словом — как следует!) Нужно всегда хоть корреспонденцией с Россией заниматься, — все же лишняя мысль и работа уйдет туда, а не будет здесь и мне портить кровь, а японцам мешать идти их скверным черепашьим и вечно уклоняющимся в стороны путем. — Сколько пришлось в последнее время сердиться по поводу школ, учителей, учеников, построек! А нужно помнить еще, что есть [?] преть — мерзейшая, доселе бывшая роковою, преть, — нужно особенно беречься от вспышек и ограждать себя крестом, который и носить для того на груди — мой спасительный деревянный крест.

Мы тогда успокаиваемся, когда находим начала и становимся на них твердою ногою: значит, мол, «Божья Воля», или — «не переделать нам, — к чему же и волноваться?» Только нужно, чтобы начала были неложны, чтобы не надували мы себя. Что до моих теперешних обстоятельств, то — действительно, не переделать мне японцев, чтобы были они благородны душой (а не подлы, как Савабе, его сын и futti quanti), исполнительны, честны и прочее. Стало быть, вообще, я от гнева честно могу воздержаться, не говоря уже о том, что гнев — грех сам по себе; стать могу твердо. Дай Бог устоять!

29 сентября/11 октября 1884. Суббота.

Вчера Давыдов говорил, что слышал от французского посланника: «Католические миссионеры–де отзываются, что с смертью вашей Церкви здесь разрушатся, — и теперь уже есть разделение, да сдерживаются». — Но, во–первых, я еще не завтра, по–видимому, помру, во–вторых, Церковь здесь православная, стало быть, Христос сам ее хранит; в-третьих, в самом деле, нужно подумать о прочном устройстве порядка церковного.