Эдит Саундерс - Сто дней Наполеона

Общее падение нравов при Директории также, вероятно, было несколько преувеличено стараниями тогдашней оппозиции и позднейших мемуаристов. Нет оснований не доверять комиссару Исполнительной Директории Дюпену, писавшему в прериале VI года: "Нравы не особенно дурны; сохраняется еще общественный стыд, и, несмотря на суровость цензоров, можно сказать, что если теперь меньше церемонности, то, по крайней мере, столько же честности. С некоторых пор проституция стала менее скандальной. Полиция серьезно старается сдерживать ее". Париж того времени - это город балов, опер и маскарадов. Снижение цен на хлеб (начиная с VI года) соседствует с увеличением количества зрелищ, становящихся все более разнообразными; кроме того, падает смертность при сохранении прежних темпов рождаемости. Как выражается маститый французский историк Жак Годшо, "эпоха Директории - время триумфа жизни и господства молодежи", он же отмечает, что "Париж при Директории предлагал... всю гамму развлечений и удовольствий". Ко всему прочему, во времена Директории право голоса имели 6 миллионов из 7,5 миллиона мужчин, в то время как конституция 1791 года давала такое право лишь 4,3 миллиона.

Как бы там ни было, к 1799 году начинает нарастать общественное недовольство Директорией, вызванное отчасти политической оппозицией ряда парижских группировок самого разного идеологического окраса, отчасти экономическими ошибками правительства. Есть и еще одна причина шаткости Директории - уже весной 1797 года на политическую арену выходит армия. Сложившись где-то к 1794 году единой сплоченной профессиональной кастой, воспитанной на революционных принципах (недаром во времена Консулата один из самых сильных центров оппозиции Наполеону будет находиться в армии), а точнее говоря, на революционно маркированных индоевропейских воинских идеалах, армия, тяготеющая - в лице, например, таких генералов, как Бернадот, Журдан и Ожеро, - к неоякобинскому крылу Совета пятисот, начинает открыто протестовать против "прогнившего" порядка, насаждаемого "аристократами" (ругательство вроде русского слова "буржуй" в 1917 году, которым могли обозвать хоть светлейшего князя, хоть матроса второй статьи). В 1795-1798 годах происходит ряд бунтов и военных мятежей, из которых наибольшую известность получил офицерский мятеж в Риме в феврале 1798 года. Париж облетает тост, сказанный на банкете одним высокопоставленным офицером: "За славных генералов Итальянской армии, которые своими талантом и отвагой разгромили внешних врагов Республики, так пусть они как можно быстрее поведут нас против внутренних врагов!" Политический режим Директории готов рухнуть в любую минуту.

II. Пьедестал империи

1. Восемнадцатое брюмера

Когда 16 октября 1799 года до Парижа дошло известие о том, что генерал Бонапарт высадился 9 октября в бухте Сан-Рафаэль близ Фрежюса, город охватило ликование перед великим триумфатором, вернувшимся с героической победою (в действительности настоящими победителями были на тот момент Брюн и Массена). О бывшем члене Конвента Бодене, скоропостижно скончавшемся в те дни, стали поговаривать, что он умер от радости. Муниципальная администрация Понтарлье написала центральной администрации департамента Ду буквально следующее: "Известие о прибытии Бонапарта во Францию так наэлектризовало республиканцев коммуны Понтарлье, что некоторые из них заболели от этого, другие проливали слезы от радости, и всем казалось, что это сон". Тем временем, пока сограждане Бонапарта проливали слезы и заболевали от этого, сам Бонапарт предпочитал действовать.

Случай для решительного натиска на политический Олимп представился очень скоро. Сменивший Ребелля на посту члена Исполнительной Директории Сийес вместе с другим членом Директории и своей "второй тенью" Роже Дюко замыслил осуществить государственный переворот с целью принятия новой конституции, на сей раз за собственным авторством. Поскольку еще два члена Директории - генерал Мулен и бывший министр юстиции эпохи террора Гойе менять существующий порядок совершенно не желали, а Баррас колебался, и, кроме того, была сильна неоякобинская оппозиция в Совете пятисот, Сийесу требовалась шпага. Незадолго до гибели генерала Бартелеми Жубера при Нови 15 августа 1799 года Сийес обратился к последнему с предложением военного переворота, обращался он с тем же самым предложением и к Жану Виктору Моро, однако единомышленника нашел лишь в лице Бонапарта. 9 ноября (18 брюмера) 1799 года этот переворот осуществился. Бонапарт при поддержке генералов Бертье, Мармона и Лефевра взял на себя Совет старейшин (слова будущего императора "Мы - за республику, основанную на полной свободе!" были подкреплены бряцанием разнообразного оружия), а Талейран подкупил Барраса деньгами поставщика Итальянской армии Колло, которые он, впрочем, оставил себе, напугав Барраса видом солдат-ских колонн, открывавшимся из окон Люксембургского дворца.

Переворот 18 брюмера, будто бы осуществленный железной волей Наполеона, при ближайшем рассмотрении выглядит несколько иначе. Во-первых, как уже было замечено, интрига задумывалась гражданскими лицами и осуществлялась первоначально под их контролем. Во-вторых, по свидетельству современников, большая часть функций Наполеона была исполнена его помощниками. Вот, например, приводимое историком умеренно бонапартистской ориентации Альбером Вандалем свидетельство очевидца общения Бонапарта с армией: "Бонапарт на своем вороном горячем коне, с которым ему подчас трудно было справляться, объезжал ряды, бросая солдатам пламенные, воодушевляющие слова, требуя от них клятвы в верности, обещая вернуть униженной республике ее блеск и величие. Оратор он был неважный, порой он останавливался, не находя слова, но Бертье, все время державшийся возле него, моментально ловил нить и доканчивал фразу с громовыми раскатами голоса, и солдаты, наэлектризованные видом непобедимого вождя, все-таки приходили в восторг". В Совете старейшин Бонапарта постигла полная неудача. Однокашник и секретарь Бонапарта Бурьенн, человек умный, проницательный и желчно-саркастичный, вспоминал: "Вторжение Бонапарта было грубым и резким, что вселило в меня мрачные предчувствия относительно содержания его выступления. Вопросы председателя были быстрыми, четкими и ясными. Трудно представить себе что-либо более путаное и бессодержательное, чем двусмысленные и сбивчивые ответы Бонапарта. Он бессвязно говорил о вулканах, глухих брожениях, победах, попранной конституции, он вменял присутствующим в вину даже переворот 18 фрюктидора, главным инициатором и вдохновителем которого сам же и являлся. Он разыгрывал полнейшую неосведомленность, включая даже тот факт, что Совет старейшин призвал его на защиту Отечества. Я обратил внимание на неблагоприятное впечатление, которое эта болтовня произвела на членов собрания, а также на растущее замешательство Бонапарта, и шепнул ему, дергая за полу сюртука: "Уходите, генерал, вы сами не знаете, что говорите".