Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Дорохов остался в непроходимых лесах и болотах и прикрывал теперь уходящую армию с фланга от Даву; его подкрепляла новая 27-я дивизия, которая только что ушла из Минска, «предав обозы с излишней амуницией и запасами провианта огню, воде и алчности жидов, дабы ничего не досталось в руки французов».

25-го к вечеру казаки вышли на отмеченный пожарищами след отступающей багратионовской армии к местечку Кареличи и рассыпались завесой, перекрыли пространство.

Сразу же, словно ждали, показались с запада, от солнца, три колонны конницы неприятельской. Шли смело. Карпов Аким и Иловайский Николай с полками опрокинули их и сами отскочили. Возле местечка Мир стали на ночлег. Гонцы понеслись собирать разрозненные части.

26-го весь день у Мира ждали неприятеля. Солнце палило, и зной стоял томительный. Багратион приказал удержать сей пункт и выявить силы противника, для чего взять языка. Как коня перед барьером, злил он Платова, пришпоривал; к приказу своей рукой приписал: «Ежели оне весьма превосходят, тогда изволте ретироватца (отступать) на Несвиж, где я сам буду армиею, но я уверен, что Вы доставите мне победу, ибо в открытых местах Вам и надо дратца». Знал — не любил Платов быть зависимым, не любил на кого-то полагаться, обожает, чтоб наоборот. Помощь отвергнет с негодованием, зато сам окажет с радостью.

Платов все еще взрыкивал, как раненый лев. Из слов Багратиона вытекало, что хотели их рассорить (в это Платов охотно поверил) и виноват во всем Дорохов. Но саднило, болела рана — нет должного внимания, нет почтения — и хотелось Багратиону доказать: нет, не все ты мои достоинства знаешь…

К вечеру приехал с письмом адъютант Багратиона, князь Меншиков. Напоминал Багратион про языка и далее, знаток душ человеческих, писал: «Я Вам должен сказать, что положение наше довольно критическое. Неприятель подходит к Бобруйску и по слухам, говорят, в больших силах.

У нас множество обозов, и дорога идет в Бобруйск лесистая. Следовательно, на вас будут напирать, а мне пробиваться. А ежели до прихода моего они перережут дорогу к Бобруйску, тогда нам одно спасение — бежать на Мозырь. Мне хочется обратиться на Жерома и его разбить. А потом, куда обстоятельства позволят, туда нам идти». Далее делился планами, как войска расположит, и обещал подойти лично с гренадерами, кирасирами и егерями, если сам Жером с пехотой покажется[130].

Лазарев дочитал, поднял глаза на Платова. Степка в углу жался. Из письма он понял, что все пропало, одно спасение — бежать.

А Платов встал и прошелся по палатке прямо и горделиво.

— Собирай казаков…

Князь Меншиков, лейб-гусар, сверкая золотым шитьем, шагнул вперед:

— Позвольте остаться при Вашем Высокопревосходительстве. Очень на французов посмотреть хочется.

Платов величественно кивнул.

— По коням! — Все метнулись из палатки. — Князю Багратиону напиши, что пока ничего не видно, стоим мы у Мира, ждем… Распиши про вентерь[131]. Ежели удастся их заманить, тогда будет не один язык. Ну, и далее… Ты знаешь… Да, и пленных, что вчера забрали… там их человек двадцать… отправь…

Выглядывал Степка из палатки атаманской походной канцелярии на гул и сиплый топот. В тучах пыли слетались казачьи полки. Красовался Платов перед полками, обманчиво-лениво щурил голубенькие, как у новорожденного котенка, глаза, и ехали за ним бравые полковники, и ехали молодцы-адъютанты…

Глава 21

КАК ОНИ СПАСАЛИ РУССКУЮ АРМИЮ

Всю ночь ждали неприятеля. Разведчики возникали из тьмы и шептали на ухо Платову.

Багратион до свету ушел в Несвиж и стал там на дневку — вымотался за десять дней пути по песку. Нервничал он, как бы меж двух огней не попасть. Что у Платова? Где французы? Почему не наступают? Или слабы и выжидают подкрепления, или робеют. Тогда самим напасть… Писал Багратион Платову: «Стоять перед ним долго на одном месте никак нам не должно, и обстоятельства не позволяют… Словом, я полагаюсь на Вас, и вы их пощиплете путем, дабы втравить людей».

Платов молчал, как затаившийся в засаде охотник. Донесла ему разведка, что пехоты французской и близко нет, идет одна кавалерия, поляки; полки слабые, трехэскадронные, торопятся догнать русских, от своих оторвались… Можно было успокоить Багратиона, но не делал этого Платов: «Нет, не все ты мои достоинства знаешь!..»

На рассвете польская кавалерия сбила казачьи заставы и с бессмертным польским гонором лихо пошла на Мир и за Мир, через мост, за речку…

Ну и дали им…

В разгар схватки пришло еще одно письмо от Багратиона: «Ваше высокопревосходительство, целый день жду я с нетерпением о Ваших подвигах… Но Вы ничего не пишете. Обстоятельства мои не терпят долго здесь стоять… Я ожидаю Вашего уведомления, если бы в половине дня обстоятельно написали, какие у них там силы, я бы так и распорядился. Но время уходит, оно для нас дорого. Прошу уведомить, что у Вас делается. Сей третий к Вам от меня посланный».

— В половине дня донесения ждет? — переспросил Платов гонца. — Получит… Обстоятельно не могу… Ты ж видишь, что творится? В общем, скачи и поздравь с победою… Дай-ка, я сам напишу…

«Хотя с неболшою, однакож, и не так малою, потому что еще не кончилось, преследую и бью; может быть, и весь шести полков авангард под командою генерала Турно и Радзиминского погибнет; пленных много, за скоростию не успел перечесть и донесть; есть штаб офицеры и обер. С Меншиковам донесу, а на первой раз имею долг и с сим Вашего сиятельства поздравить. Благослови, Господи, более и — более побеждать, вот вентерь много способствовал, оттого и начин пошел.

Генерал откавалерии Платоф.

У нас, благодаря Богу, до сего часа мал. Избавь, Всевышный, от того вперед, потому что перестрелки снеприятелем не вели, абросилис дружно в дротики итем скоро опракинули, не дав им подержатца стрелбою.

Генерал Платоф.

Генерал-майор Василчикоф сей час прибыл исомною соединился».

Степка Кисляков боя не видел, перед рассветом отправили его со всей канцелярией верст за двадцать, в деревню Островскую. Проносились через деревню гонцы из Несвижа и обратно. Эскадрон за эскадроном шли посланные Багратионом к Платову коричневые гусары.

В полдень проехал через деревню очень довольный князь Меншиков, повез с собой к Багратиону троих пленных офицеров и личное послание.

— Три полка разбили и погнали их, чертей, верст за двадцать, — пришли в канцелярию первые известия.

Вечером сам Платов приехал в Островскую. Велел разложить костры. Темноту и одиночество он терпеть не мог. Грациозная кошачья леность вернулась к нему. В кругу верных казаков полулежал он на ковре, кинутом прямо на песок, и неторопливо диктовал подробный рапорт о славном деле под Миром.