Ольга Елисеева - Екатерина Дашкова

Княгиня участвовала в составлении «основных начал словаря», то есть в выработке программы. Собрала более семисот слов на буквы «Ц», «Ш» и «Щ», толковала смысл внесенных в издание нравственных понятий и выступала требовательным редактором. Ею лично просматривался каждый лист, вносились замечания и поправки. В «Словарь» вошло 43 254 слова{777}. Весьма скромно по современным меркам, но значительно для XVIII века.

Обычно замечают, что Французская академия работала 59 лет. Однако ее «Словарь» имел большие масштабы. Кроме того, французский язык к тому времени уже обладал сформировавшейся литературной нормой. Русская же только складывалась. И если «Словарь» Французской академии в определенном смысле был итогом, то дашковский труд — отправной точкой для создания такой нормы.

Скорость, с которой он возник, имела громадные преимущества. В мгновение ока русский читатель получил целый пласт родных, хорошо забытых слов. Но при этом язык оказался зафиксирован не в развитии (полвека позволили французам показать динамику), а как бы в определенный момент своего становления. Результат — узкое по времени значение «Словаря».

Лингвистическое соперничество

С 1770-х годов императрица занималась иной отраслью филологии. Составляла свой словарь, который должен был охватить как можно больше языков в сравнении и показать родство различных «диалектов» с русским. Возможно, словарь Российской академии виделся ей как развитие и продолжение этой работы, но уже на материале одного языка. Однако княгиня начала самостоятельный труд. Разработала для него концепцию и стала воплощать в жизнь.

Когда за алфавитный принцип высказались все ее сотрудники, за исключением Фонвизина, она своей волей как глава академии настояла на словообразовательном. В мемуарах Дашкова пишет, что академики были с нею согласны и она передала императрице их единодушное мнение. В реальности на нее давили и «сверху» и «снизу». Но Екатерина Романовна не привыкла уступать давлению. Так, словари с самого начала двинулись по разным дорогам.

Дашкова отказывалась впрягаться в чужие проекты, зато впрягала всех в свои. Тот факт, что государыня хотя и покровительствует словарю, но не принимает непосредственного участия в работе над ним — что несказанно повысило бы статус издания, — не мог не сердить княгиню.

Уже к лету 1785 года взаимное раздражение стало особенно заметно. 28 июня, в праздничный день своего восшествия на престол, Екатерина II писала барону Гримму о новом проекте: «Это, быть может, самый полезный труд, какой когда-нибудь был произведен для всех языков и словарей, и особенно для русского языка, для которого Российская академия задумала составить словарь, для чего она, сказать правду, совершенно не имеет достаточных сведений»{778}. Княгиня также не питала к детищу подруги особого пиетета: «Странное это произведение представлялось несовершенным и бесполезным и внушало мне какое-то отвращение»{779}.

Вскоре императрица вернулась к теме. «Обер-шталмейстер Нарышкин и я, мы завзятые невежды, — признавалась она Гримму, — и своим невежеством бесим обер-камергера Шувалова и графа Строганова, которые, и тот и другой, состоят членами по меньшей мере 24 академий, и в частности Российской. Вот отчасти чтобы побесить их и показать им, что им приходится сообразовывать свой Русский словарь с мнением невежд, мы и составили наш словарь на Бог весть скольких языках»{780}.

Итак, чтобы «побесить»?

Имя Дашковой ни разу не упомянуто в письмах императрицы. Но стрелы пущены в нее. О чем говорит не только упоминание словаря, но и перечисление сторонников — Шувалова и Строганова. Среди врагов Нарышкин. Причем императрица солидаризируется именно с ним, называя себя и его «невеждами». Знаковое слово. Противостоять «невеждам» призвала академиков Дашкова. Задевшая ее публикация в «Собеседнике любителей российского слова» называлась «Протоколы общества незнающих».

Екатерина II всегда бравировала своим напускным «невежеством». Ее цель — «показать», что Дашковой «приходится сообразовывать свой Русский словарь с мнением невежд». Значит, княгиня не сообразовывала. А чего еще было от нее ждать? За два с лишним десятилетия знакомства государыня могла понять, что ее подруга никогда и ни с кем не сообразовывается.

А что бесило Дашкову? Словарь Екатерины II редактировал Паллас, его труд никак не мог устроить княгиню. Ведь «в издание книги, которую он в угоду императрице называл словарем, он вогнал более чем двадцать тысяч рублей, не считая того, что стоила Кабинету посылка курьеров в Сибирь, на Камчатку, в Испанию, Португалию и т. п. для отыскания нескольких слов каких-то неизвестных и бедных наречий».

Ведь 20 тысяч так хорошо было бы потратить на другой — полезный и нужный словарь! Княгиня не упомянула еще Америку, куда, правда, не гоняли курьеров, но с Филадельфийским философским обществом которой списались и получили ответ от Бенджамина Франклина, а затем и словари языков шауни и делаваров.

Так ли уж «бесполезно» было «что-то вроде словаря», выходившего под эгидой Екатерины II? Четыре тома по 500 экземпляров «Сравнительного словаря всех языков и наречий» появились в 1787–1791 годах. И современники, и потомки высоко оценили этот труд{781}. Дашкова не скрывала: «…все его расхваливали, как чудесный словарь». Мнение придворных можно счесть лестью, на что и намекала княгиня. Но прошли годы, и оказалось, что словарь Палласа живуч, он внес свой вклад в развитие сравнительной лингвистики. Было бы наивно полагать, будто такой занятый человек, как императрица, сможет, оставив повседневные дела, непосредственно работать над дефинициями или вычитывать гранки. Екатерина II следила за словарем, конкретную же работу осуществляли филологи, в первую очередь немецкие, что обеспечило известность за рубежом и быстрый ввод издания в научный оборот. Особую роль сыграл Людвиг Иванович Бакмейстер, составивший в 1773 году вопросник, по которому был собран материал для сравнительного словаря. Именно Бакмейстер систематизировал блок, касавшийся славянских языков. Ему, автору обширного библиографического труда по русской литературе, подобная работа была под силу{782}.

Следует согласиться с мнением Л.В. Тычининой, что оба словаря могли бы мирно сосуществовать, не составляя друг другу конкуренции, поскольку преследовали разные цели{783}. Но в дело вмешался темперамент зачинательниц проектов. Зная демонстративное терпение Екатерины II и вспыльчивость Дашковой, вряд ли стоит задаваться вопросом, откуда полетел первый камень.