Геннадий Прашкевич - Брэдбери

Но Брэдбери на Майкла Мура обиделся.

Во-первых, режиссер без разрешения автора использовал название знаменитого романа; во-вторых, с определенных пор (с объявления новой гонки в космосе) Брэдбери стал горячим сторонником президента Джорджа Буша-младшего и совсем не хотел хоть как-то ассоциироваться с оппозицией.

В интервью журналу «Playboy» Рей Брэдбери убеждал американцев «не ругать» Джорджа Буша даже за войну в Ираке.

«— Почему-то многие забывают, — сказал он интервьюеру, — что только благодаря нашему вторжению в Ирак был лишен власти один из самых жестоких тиранов XX века. Мир неуклонно идет к свободной демократии, и с этим никто ничего не может поделать. Те, кто сейчас по тем или иным причинам защищают тиранию и рабство, часто прикрываются религией, называют собственные зверства “священной войной”, но им в конце концов придется смириться. Мы ведем войну не за превосходство какой-либо религии, — мы ведем войну за торжество свободы, причем на стороне свободы сражается все больше и больше людей всего мира. Ну да, многие сейчас ругают Америку, многие называют ее страной, якобы всячески попирающей демократические основы, но при этом все они почему-то рвутся к нам, приезжают именно к нам. Приезжают миллионы и миллионы людей со всего света — из Китая, Индии, Японии, даже из России. То есть фактически все признают наше превосходство и понимают, что едут жить в свободной стране…

— А вас не тревожит то, что США очень быстро превращаются в мировую империю и получают слишком уж явное глобальное превосходство? Многие опасаются, что, попав на Марс, США и там сразу же развернут космическую программу вооружений. Не лучше ли в решении многих острых вопросов положиться на ООН?

— Но эта организация ничего не делает! — воскликнул Брэдбери. — ООН ничего не делает! Вы же сами видите. Они все там только и говорят: “Америка — ты самая сильная, сделай что-нибудь”. Вот, когда нужно, мы и вмешиваемся в ситуацию. А тогда нам почему-то начинают говорить: “Не суйте к нам свой нос”, и злятся на нас. В Руанде погибло около миллиона человек, и ООН ничего не сделала для их спасения. Мы помогли, а на нас сразу стали кричать… А тот же Ирак… Это наша великая победа! Мы сместили самого Саддама Хусейна! Иран и другие ближневосточные нации начали активно заигрывать с ядерным оружием, но сейчас под нашим давлением начинают отказываться от него. Надеюсь, что и Северная Корея также прекратит создавать атомные бомбы. И если это произойдет, то учтите — потому, что это мы подталкиваем их к этому. Мы вовсе не пытаемся доминировать в мире, просто Организация Объединенных Наций ничего не делает.

— Как вы думаете, случится ли третья мировая война? И если, не дай господь, случится, переживет ли ее человечество?

— К сожалению, — ответил Рей Брэдбери, — третья мировая война не просто случится. Она уже случилась. Она уже давно идет. И это будет долгая, кровопролитная и жестокая война. Остается лишь верить, что ужасный опыт двух предыдущих мировых войн все же позволит людям сохранить хоть какое-то здравомыслие. Давайте будем надеяться, что нашу расу ждет еще множество великих открытий и свершений, а потрясения нас закаляют.

— Как ваше самочувствие, господин Брэдбери?

— Конечно, я чувствую себя не совсем так, как чувствовал в семнадцать лет. Но, честно говоря, я чувствую себя так, как и должен чувствовать себя человек, которому скоро исполняется восемьдесят семь лет. Я продолжаю работать, вижусь со своими детьми, спокойно принимаю всё, что со мной происходит. Дай бог, так же приму и смерть, когда придет время.

— Чего вы ждете от дня рождения?

— Кучу подарков от своих дочерей и внуков».

И предваряя следующий вопрос, Рей Брэдбери сам заговорил о семье.

«— О, семья… Это и счастье наша, и радость, и стимул к жизни… Почти всю свою жизнь я прожил с одной женщиной — со своей женой Мэгги… У нас была безумная любовь, которая никогда не кончится… Когда-то я пригласил ее с собой на Марс, и вот ее нет со мной… Она уже марсианка…»175

Так же откровенен был Рей Брэдбери в интервью, которое он дал в 2005 году известному российскому журналисту Дмитрию Диброву.

«— Вы патриарх научной фантастики — принято считать, что вы хорошо видите будущее человечества. А можно попросить вас дать несколько определений тому, что волнует нас сегодня? Для начала первый и главный вопрос: в чем, по-вашему, смысл жизни?

— А что такое Вселенная? Это большой театр. А театру нужна публика. Мы — публика. Жизнь на Земле создана затем, чтобы свидетельствовать и наслаждаться спектаклем. Вот зачем мы здесь. Если вам не нравится пьеса — выметайтесь к черту! Я — часть публики, я смотрю на Вселенную, я аплодирую, я наслаждаюсь. Я благодарен ей за это. А Вселенная говорит мне: подожди, то-то еще будет! Будет больше, чем ты можешь себе представить. Будет нечто удивительное, нечто невозможное. Так что гляди в оба, чтобы ничего не упустить. В ближайшие годы мы вернемся на Луну. Мы построим там базу. Мы полетим на Марс, обживем Марс, обоснуемся там на ближайшие пару сотен лет. А потом, надо думать, полетим на альфу Центавра. А потом как здорово быть частью публики, замирающей от восторга, наблюдающей всё это.

— И вот как часть этой аудитории могу заявить: что за скверную пьесу нам порой показывают! Надо полагать, что в эти-то самые ближайшие годы, о которых вы говорите, помимо всего, что должно вызывать аплодисменты, нам наверняка также покажут спектакли о горестях и бедах. Наверняка и на будущий сезон в репертуаре этого театра останутся и трагедии неразделенной любви, и драмы о тяготах и лишениях. Так не прикажете ли и здесь благодарно хлопать, сэр?

— Нужно принимать всё. Каждый из нас проходит свою порцию испытаний. В конце концов мы дойдем до смерти. Люди моего возраста умирают. Мне приходится признать это. Это входит в мою привилегию быть частью мироздания. И я говорю: хорошо, я умру. Люди стареют. Но вот штука: я прихожу домой с поминок и пишу пьесу, или книгу, или короткий рассказ, или поэму. И смерть меня так просто не прихватит. Разве только Господь съездит мне по затылку бейсбольной битой. Понимаете? Каждое утро я просыпаюсь и говорю: это прекрасно! У меня то же чувство, что в двенадцать лет. Вот тогда я посмотрел на волоски, покрывающие руку, и подумал: “Позвольте, я ведь жив! Вот она — жизнь!” И в двенадцать лет я сказал себе: “Ты жив, ты жив — разве это не здорово?” Поэтому надо принимать всё — и горести, и самую смерть. Они есть. Но с другой стороны, есть и все чудеса любви, а одно это уже способно уравновесить всё остальное. Я впервые влюбился в девятнадцать. Я вернулся домой вечером, заперся в ванной и заорал в потолок: “Господи, пусть бы каждый был так счастлив, как я сейчас!” Моя мама подлетела к двери, говорит: “Рей, что случилось? Тебе плохо?” А я сказал: “Мне очень хорошо, мама, мне очень хорошо”. Вот так все устроено: минуты испытаний сменяются мгновениями высшей радости. Первые годы моего брака были годами вдохновения. Это был взрыв! Упоительное сумасшествие. Конечно, так не может длиться всю жизнь. Любовь стихает, вы становитесь друзьями. Но навсегда в памяти остался взрыв первых лет, когда ты говорил: “Слава тебе господи, что я жив и что я все это чувствую”».