Борис Тененбаум - Великий Наполеон

«…Кутузов с своей стороны, избегая встречи с Наполеоном и его гвардией, не только не преследовал настойчиво неприятеля, но, оставаясь почти на месте, находился все время значительно позади…»

Согласно «Запискам» Д. Давыдова (Е.В. Тарле их обильно цитирует), Кутузов писал Чичагову, что он «…на хвосте неприятельских войск…», и предлагал ему действовать решительно.

Послушаем Е.В. Тарле:

«…Кутузов при этом пускался, по уверению Давыдова, на очень затейливые хитрости: он помечал свои приказы Чичагову задним числом, так что адмирал ничего понять не мог и «делал не раз весьма строгие выговоры курьерам, отвечавшим ему, что они, будучи посланы из главной квартиры гораздо позднее чисел, выставленных в предписаниях, прибывали к нему в свое время». А на самом деле Кутузов все оставался на месте в Копысе…»

Тарле даже добавляет, что «…неправильно датированные приказы Кутузова и полное его молчание одинаково выбивали из-под ног Чичагова всякую почву…».

Зачем же это все делалось? Денисов (как и соглашавшийся с ним Ермолов) полагал, что это делается из страха столкновения с теми частями, которые еще сохранили дисциплину, например, со все еще грозной гвардией Наполеона. Он гвардию эту видел в походе своими глазами и оставил ее яркое описание:

«…Подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон… мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих, всеми родами смерти испытанных, воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля… Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми… Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки устремлялись на неприятеля, но все было тщетно. Колонны двигались одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством… Гвардия с Наполеоном прошла посреди… казаков наших, как 100-пушечный корабль между рыбачьими лодками…»

Однако у Кутузова были не одни только казаки. Он располагал регулярной армией. Кроме того, одно дело – избегать столкновения самому, и совсем другое дело – вводить в заблуждение Чичагова. Ну это-то зачем? В теорию Денисова такой замысловатый трюк как-то не вписывается. Царь, как мы знаем, полагал, что целью было намеренно подставить Чичагова под удар. Может быть.

Но имелась и другая теория.

VI

Состояла она в том, что Кутузов разошелся с Александром Первым во взглядах на цели русской военной кампании 1812 года. Александр считал необходимым уничтожение Империи Наполеона, Кутузов считал, что достаточно просто выгнать французов из России, а в остальное не вмешиваться. Более того – он даже полагал правильным и полезным сохранить в Европе наполеоновскую Францию как противовес слишком большому увеличению могущества Англии.

А поскольку возразить самодержцу его фельдмаршал никак не мог, то он занялся тихим саботажем его распоряжений, добиваясь таким образом своего без явного нарушения положенной ему роли лица подчиненного, верноподданного, угадывающего волю своего монарха, но не могущего изменить не зависящий от него ход событий.

Автором теории был, по-видимому, британский военный агент в России, бригадный генерал сэр Роберт Вильсон, позднее, похоже, к этой же точке зрения стал склоняться и Александр Первый.

Насчет саботажа – это правда. Так и было. И видно это из мемуаров всех его врагов, вроде Беннигсена и Барклая, и всех его друзей, вроде Ермолова, Коновницына, Дохтурова, – и нет между ними в отношении этого вопроса ни малейшего различия. Кутузов отказывался идти на помощь Милорадовичу, когда тот загородил путь отступавшим итальянским частям Эжена де Богарнэ, хотя его умоляли об этом и Толь, и Ермолов, и Коновницын.

Или случай под Малоярославцем, подробнейшим образом описанный в мемуарной литературе. 22 октября 1812 года в штаб-квартире Кутузова в Тарутине в 11 часов вечера было получено известие о подходе Наполеона к позициям Дохтурова. Бросить его войска на произвол судьбы было невозможно, и Кутузов «…начал движение…». Дальше началась совершенно невероятная войсковая «эволюция», при которой на переход в 28 верст понадобилось 38 часов. А когда главная армия все-таки подошла к истекавшим кровью частям Дохтурова, она постояла немного и отошла назад. Кутузов избегал сражения, это понятно, но ведь можно было двинуться вперед и выручить Дохтурова, не заставляя его ждать подмоги чуть ли не двое суток? Можно было, наконец, просто приказать Дохтурову отступить? Ничего этого сделано не было. Отдавать приказ на отступление, да еще письменный, светлейший не захотел. Идти на выручку со всей возможной быстротой он тоже не захотел, потому что опасался втянуться в то самое большое сражение, которого он так старался избежать. И Михаил Илларионович Кутузов, человек очень умный и очень себе на уме, принимает решение «…поспешать медленно…». А то, что Дохтурова могут за это время разгромить, – ну, на то и война…

То, что он «…боялся...», глупо и говорить. Человек как-никак служил под командой Суворова и брал Измаил… Что же было настоящей пружиной таких его действий? Послушаем Е.В. Тарле, вот что он говорит на эту тему:

«…в 3 верстах от Малоярославца, 25 октября, сидя в штабе отступившей русской армии, Вильсон в письме к Александру совершенно ясно и четко сформулировал две несогласные и непримиримые точки зрения: точку зрения исключительно русских интересов, представляемую фельдмаршалом, и точку зрения всего конгломерата боявшихся и ненавидящих Наполеона европейских стран во главе с Англией:

«…Лета фельдмаршала и физическая дряхлость могут несколько послужить ему в извинение, и потому можно сожалеть о той слабости, которая заставляет его говорить, что «он не имеет иного желания, как только того, чтобы неприятель оставил Россию», когда от него зависит избавление целого света. Но такая физическая и моральная слабость делают его неспособным к занимаемому им месту, отнимая должное уважение к начальству, и предвещают несчастье в то время, когда вся надежда и пламенная уверенность в успехе должны брать верх…»