Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
– О чем ты говоришь! Обязательно, и, если можешь, с Марией приезжайте. Губернатор обещал быть, члены правительства области тоже. Ты вместе с губернатором ордера будешь вручать.
– Эта моя обязанность, Слава, лишняя, если можешь, вычеркни меня из списка «генералитета».
– Откуда вычеркнуть?
– Из списка персон, вручающих ордера.
– Губернатор тебя сам внес в этот список, сегодня мне напомнил, попросил, чтобы я тебя лично пригласил.
– Если бы не он, ты наверняка забыл бы про меня, – опять поерничал Зубов.
– Ладно тебе, забыл, не забыл, однако, личное приглашение губернатора тоже дорогого стоит.
– Хорошо, уговорил, Слава. Когда событие?
– В пригласительном все написано. Через неделю, в воскресенье.
– Что от нас требуется?
– Ничего, кроме прибытия.
– Только бы дождя не было.
– Не будет, Алеша, у нас все праздники, вне зависимости от погоды, бывают светлыми и теплыми.
– Пей чай, Слава, давай я горяченького тебе подолью. Сахарку подсыплю.
– Подлей немного. И подсыпь, конечно.
После манипуляций за чайным столом друзья замолчали, оба смотрели в окно на вспененные ветром облака, на качающиеся в такт его порывов макушки деревьев.
Вдруг, мгновенно соскочив со стула, Вячеслав Иванович звонко хлопнул себя ладонью по лбу и, взволнованно пробежавшись по комнате, почти выкрикнул.
– Леша, Леша, забыл тебя поздравить!
– С чем, Слава? Ты меня напугал, друг.
– Сегодня прочитал в областной газете, что вы, вернее компания ваша, награждена дипломом «За лучшее построенное в городе здание».
– Кто наградил?
– Законодательное собрание. А ты что, не знаешь об этом?
– Знаю, – вяло откликнулся Зубов.
– Так чего спрашиваешь?
– Уточняю, вдруг в газете ошиблись.
– Да, ты в своем репертуаре.
– В своем, Слава.
– А чего ты так скромничаешь. Из тысячи зданий ваше признали лучшим. Тут гордость должна бить фонтаном и разбрызгиваться на километры вокруг.
– Гордость выпирает. Кто бы еще с деньгами помог.
– Не путай одно с другим.
– Да ладно, успокойся, конечно, ничего не путаю, конечно, приятно. Да и объект был историческим, грех плохо сделать. Студийный корпус БДТ, он единственный в городе. Великое благо, что все работы выполняли под своим руководством: и проектирование, и строительство, и оборудование. Конечно, досталось по полной, но зато результат – тоже исторический.
– Город конкурс проводил?
– Нет, город был сторонним наблюдателем, хорошо, хоть не мешал. Театр федеральный, все шло через Москву, но и центр не мешал, инициативу отдал на откуп дирекции театра.
– Это же отлично.
– Как сказать.
– Почему?
– Театр к строительству имеет отношение опосредованное, приходилось работать за себя и «за того парня», касалось это вопросов энергообеспечения, технического и авторского надзора. Опасались не переступить грань по сметным делам. В результате – мы остались в убытках. Зато при славе.
– Но можно было доказать, вернуть убытки.
– Можно, только кому доказывать? Директор и художественный руководитель театра смотрели на меня как на всезнающего специалиста и верили только мне.
– Но это тоже отлично.
– Конечно. Но доказывать друзьям и признаваться в собственных ошибках, поверь, нелегкое дело. Не знаю, как бы поступили на моем месте другие, но я постарался даже не напоминать об убытках. Да и вообще, о чем можно говорить, если мы, можно сказать, получили подарок, творческий заказ, были первопроходцами. О деньгах ли здесь говорить.
– Согласен, Алексей, это счастье – построить здание, которое стало лучшим в городе.
– Но счастье – краткосрочное. Кто-то построит или уже строит здание лучше нашего, и будет тоже награжден такой же грамотой.
– Ты философ. Но признание на долгие годы тебе уже обеспечено, и новое здание на территории БДТ – высочайшая к тому ступень. А то, что за нами следуют те, кто лучше, талантливее, удачливее нас – так это непреложный закон жизни, условие нашего бытия.
– Да, Слава, я все понимаю и благодарен судьбе за этот подарок. Ведь дела строительные позволили мне узнать творческий мир одного из лучших театров России. Ты ведь знаешь, что с юности я заядлый театрал. А работы на площадке БДТ позволили понять, что из зрительного зала мы видим не весь театральный мир, который из мягких кресел, в мерцании хрустальных светильников нам кажется ослепительным. А вот за кулисами…
– Что – за кулисами он другой?
– Могу ответить словами Анны Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда»… Да как тебе сказать, вроде тот же мир, в котором и мы живем, но есть там свои тайны. Вячеслав, среди работников театра, актеров, у меня есть близкие друзья, есть просто приятели. На первый взгляд они люди обычные, но в своем мироощущении, понимании законов жизни – совершенно необыкновенные, непредсказуемые, как говорится, «штучные». Все – без исключения.
Зубов очертил рукой по воздуху дугу, словно хотел объединить и приблизить к себе всех театральных друзей, и ушедших, и ныне здравствующих. И продолжил мысли вслух.
– Конечно, обычные. Хоть у каждого своя жизнь, но жизненные классификации общие, человеческие: кто-то развелся, печалится, что негде жить; кто-то мечтает о любви вечной; кто-то нестерпимо ищет подработки и соглашается на низкопробные рекламные ролики; кто-то забывается в объятиях Бахуса; кто-то мечтает о высоких званиях, наградах и московской сцене. Знаю я таких несчастливцев, кто погнался за призрачным столичным успехом и споткнулся на этой дороге. Театр Товстоногова измены не прощает, как не прощал ее сам Георгий Александрович. Это как вырванный зуб, кому он нужен, кроме хозяина. Чаще всего у перебежчиков судьба не складывается и на новом месте, для артиста – это трагедия, это крушение жизни.
И, конечно же, они все – необычные. Не понимаю, как актеру удается мгновенное преображение. Какое бы ни было у артиста настроение, какая боль ни терзала бы душу, выходя на сцену, он перевоплощается так, что верится – здесь, на сцене, его настоящая жизнь, его единственная судьба. А всё, что за стенами театра, – мираж, эпизодическая роль.
Алексей Николаевич, склонив голову, замолчал. Он вспоминал прошедшее: своих великих друзей; всплыли в памяти какие-то мелочи – статуэтки в квартире Кирилла Лаврова, его прекрасный портрет, вспомнилось почему-то любимое селедочное масло Андрея Толубеева и то, как они вместе после спектакля покупали его в Елисеевском магазине. Перед глазами зарябили волны Фонтанки, похожие на взъерошенные перышки рябой курочки. Почему-то эти волны-перышки были горячие и соленые. Зубов зажмурился, не почувствовав, что слеза уже скатилась до подбородка.
– Алексей, очнись… про меня не забыл? – напомнил заскучавший приятель.
– Не забыл, Слава, – медленно выговаривая слова и отворачиваясь, ответил Алексей.
– Мне уходить пора. Давай попрощаемся до встречи на нашей земле. Приезжай обязательно, мы ведь пригласили артистов, правда, не из драматического театра, но у нас уличный праздник: трагедия или комедия нам не подойдут.
– Хорошо, что ты это понимаешь, однако, я знаю: у вас, Слава, своя хорошая самодеятельность имеется. С удовольствием слушал хор, а хороводы – глаз не оторвать. Красота. Самый настоящий русский дух.
– Конечно, и хор, и плясуны – все будут работать, все покажут свое мастерство.
– Размахнулись вы там не на шутку.
– Размахнулись, Алексей. Один раз
