Георгий Литвин - На развалинах третьего рейха, или маятник войны
Немецкие рабочие возмущались постепенной отменой транспортных льгот, на которых неизменно настаивал Ульбрихт и повышением цен на мармелад. Мармелад тогда составлял основную часть завтрака рабочего. 17 июня 1953 года почти во всех крупных городах ГДР была объявлена всеобщая забастовка. Естественно она тщательно готовилась, но в основном носила мирный характер. На митингах и манифестациях бастующие требовали от президента ГДР Вильгельма Пика сместить Ульбрихта и Гротеволя, назначить новое правительство, которое бы лучше, заботилось о людях. Раздавались призывы не провоцировать оккупационную армию, не допустить вмешательство ее в конфликт между рабочими и правительством.
Особенно бурные события развернулись в Берлине, ибо там действовали провокаторы из Западного Берлина. В Дрездене, Горлице, Магдебурге имели место вооруженные стычки с народной полицией, а затем и с нашей армией. В Дрездене были выпущены из тюрьмы отбывавшие наказание уголовники, многие из которых присоединились к наиболее агрессивной части манифестантов. Рано утром 18 июня в Берлин и другие города вошли наши войска и расположились во всех стратегических пунктах. В Берлине было объявлено осадное положение. Тогда же объявили и комендантский час. Вечером наступила тишина. Через несколько дней все успокоилось. Правительство ГДР пошло на уступки рабочим. Наши войска были возвращены в казармы. Комендантский час был отменен, а в Москве был арестован Берия. Очередная атака Закулисы была отбита.
Первым министром госбезопасности ГДР был тогда Вильгельм Цайссер, он же явился и их создателем. Это был очень подготовленный руководитель, прошедший большую школу разведки. Вот вехи его жизни. Родился в 1893 году в Ротхаузене под Эссеном, закончил народную школу и учительскую семинарию. Участник первой мировой войны, лейтенант. После войны вступил в «Союз Спартака», затем в КПГ. Работал редактором коммунистических газет и в профсоюзах. В 1922 году был делегатом профсоюза горняков на II конгрессе Профинтерна в Москве. В 1924 году окончил специальные военные курсы в Москве. Позднее он руководил подрывной работой среди оккупационных войск в Рурской области. Затем работал по линии советской военной разведки, был преподавателем в Международной Ленинской школе в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада. С 1936 года под псевдонимом генерал Гомес находился в Испании. Был организатором и командиром 13-й Интербригады. В годы второй мировой войны находился в СССР, работая в издательстве литературы на иностранных языках, был редактором радиовещания на Германию, работал преподавателем антифашистских курсов для военнопленных. Это была яркая личность. С ним мне приходилось неоднократно встречаться в Германии. Его супруга в то время, когда я учился на курсах военных переводчиков в Москве, преподавала у нас немецкий язык.
В 1954 году «…за антипартийную и фракционную деятельность, угрожавшую единству и чистоте рядов партии» он был исключен из членов партии. Усердствовали в этом грязном деле партбюрократы под руководством бездушного Вальтера Ульбрихта. Его выступления перед населением ГДР, кстати говоря, вызывали всяческие насмешки и особенно за то, что и к концу своей жизни он говорил с характерным саксонским выговором. В. Ульбрихт, напоминал во многом нашего «незабвенного кукурузника» Никиту Хрущева. Умер Цайссер в 1958 году.
В свое время мне довелось тесно общаться со слушателем курсов фон Витцлебеном. Он рассказывал мне о своей учебе в Военной академии немецкого генерального штаба, о службе в вермахте, а затем об участии в заговоре 20 июля 1944 года против Гитлера. Его дядю фельдмаршала повесили и он тоже был приговорен к смерти, но так как непосредственного участия в исполнении теракта не принимал, о чем твердил на допросах фельдмаршал, да и он сам, ибо был на фронте. Ему повезло, после приговора его спас Гудериан, который за него ходатайствовал. Его направили служить в Кенингсберг. Задачей его было: передовой форт не сдавать и в крайнем случае взорвать форт вместе с гарнизоном. Для этой цели к Витцлебену был приставлен офицер СС. В результате долгих разговоров эсэсовцу тоже не очень-то захотелось добровольно умирать за Фатерланд Гитлера. В итоге он доверительно сказал Витцлебену:
— Война проиграна. Через несколько дней русские возьмут штурмом Кенигсберг. Зачем мам всем погибать? Германия должна жить мирной жизнью. Как спасти наших людей от неминуемой гибели?
И Вицлебен ему ответил, ибо уже хорошо знал настроение этого офицера СС:
— Спастись можно только одним способом: сдаться в плен к русским! Вами получен приказ: меня расстрелять, если я предприму меры для сдачи в плен. Так что решайте этот вопрос сами. Я только точно знаю, что в таком случае русские нас оставят в живых и вас в том числе. Они, наверняка знают, что этим фортом командую я, их отношение будет соответствующее.
У меня есть два человека. Я пошлю их в разведку, они перейдут линию фронта. Оба говорят хорошо по-русски и передадут наш разговор русскому командованию. Сегодня ночью они уйдут.
— Согласен. Нам ничего другого не остается, а умирать еще рано. Мы еще сможем пригодиться новой Германии.
Через день разведчики вернулись и передали, что русские приняли наши условия.
— Форт нами был сдан без боя. При этом не было потерь с обоих сторон. К пленным отнеслись, как добровольно сдавшимся, а меня и офицера СС направили в Москву.
Затем он рассказывал об известной немецкой киноактрисе Ольге Чеховой, с которой был хорошо знаком. И что он знал известного немецкого врача главного хирурга вермахта доктора Зауэрбаха, который жил и учился в России.
Удивительно, как мир тесен. В газете «Правда» от 3 ноября 1993 года была напечатана статья Валентины Проскуриной «Служили два товарища». В ней речь шла о том, что главным хирургом Советской Армии в годы войны был Н. Бурденко, а главным хирургом гитлеровской армии был доктор Зауэрбрух. Мало кто знал, что в довоенные годы это были хорошие добрые друзья.
Рассказ в ней ведется от имени академика В. В. Кованова. Вот ее фрагменты.
«Николая Бурденко и доктора Зауэрбруха связывала многолетняя дружба. В молодости они вместе учились и проходили стажировку в ведущих клиниках Европы. Примерно одинакового возраста, прошли одну и ту же хирургическую школу. Но, при специализации пути их разошлись. Николай 'Бурденко стал первопроходцем в диагностике и лечении черепно-мозговых травм и опухолей мозга в нашей стране. Доктор Зауэрбрух разрабатывал методику хирургических операций органов дыхания. О них говорили в довоенное время: у нас в Европе два столпа, два выдающихся хирурга — Бурденко и Зауэрбрух. Оба они были одержимы хирургией…
Бурденко частенько подсмеивался над изобретательской страстью Зауэрбруха. Тот не обижался, знал, что от острого язычка знаменитого хирурга пострадали многие коллеги. Одна шутка особенно осталась в памяти. Однажды Бурденко нагрянул в институт ночью. С ходу ворвавшись в свой кабинет, он оторопел: на его белоснежном диване, не раздеваясь, спал ординатор из Оренбургской области, пожилой сельский врач, а на столе, под лампой, прямо на диссертации его ученика Соломона Фрейберга «О гемофилии», были разложены для просушки его портянки. Узнав, что ординатору негде жить, он на другой день в Моссовете добыл для него временное жилье.
А вот над Фрейбергом не упустил случая пошутить, зная, что от диссертации на эту тему толку мало, гемофилия — болезнь неизлечимая. На общем факультетском собрании, рассказав об этом случае, Бурденко как бы мимоходом заметил: «Не знаю, какова будет отдача от диссертации Фрейберга, но что портянки на ней можно сушить — уже доказано». Все смеялись, диссертант же громче всех.
На этом же диване частенько ночевал и немец Зауэрбрух. Они оба с Бурденко словно предчувствовали, что придется заниматься военно-полевой хирургией. Оба начала пристально изучать труды великого Пирогова, оба затем успешно применили основные принципы организации военно-полевой хирургии… Но в то время они еще не знали, что их навсегда разлучит война, поставив по разные стороны фронта. Однако в конце тридцатых годов между ними уже пробежала волна холода.
Вскоре каждый из них получил свое назначение: Бурденко стал главным хирургом Красной Армии, Зауэрбрух — гитлеровской. Дружбе двух выдающихся хирургов пришел конец. Но я даже и предположить не мог, что когда-нибудь эта история получит свое продолжение. Но чего не бывает в жизни, а в годы войны — особенно. Бурденко никогда больше не суждено было встретить своего бывшего друга, а мне — пришлось. Берлин, май 1945-го. Повержен рейхстаг. Мы с группой медиков ждем, когда из подвалов выведут гитлеровскую медицинскую службу. И вот тогда я увидел Зауэрбруха. Он обреченно шел в толпе, вдруг поднял голову, обвел всех мутным взглядом, мы встретились глазами, но в них не промелькнуло никакой искры — он меня не узнал. Вернувшись в Москву, я рассказал Николаю Ниловичу об этой встрече. Он долго молчал, потом вымолвил: — Какой талантище пропал. Мог бы служить всему человечеству, а служил Гитлеру. Вскоре мне предстояла поездка в Берлин. Бурденко попросил меня зайти к нему. С некоторым смущением он протянул сверток.
