Петроний Аматуни - На крыльях

— О чём задумался, Петюнька? — заботливо осведомился дед.

— О тракторе...

— Машина хоть куда, — соглашается Лукьян Степанович. — Каких только люди не придумали механизмов! Эх, Петро, купим мы с тобой мотоциклет, да поедем вдвоём по Руси-матушке технику изучать... А?

— Поехать бы, дедушка, — не то упрашивая, не то утверждая, говорит Петя.

— А что же, возьмём да и махнем! — подогревает дед мечтания внука. — А нет, так другое путешествие посмотрим...

— Какое? — настораживается мальчик.

Пойдёт скоро самая наипервейшая техника во все концы и в наше село заявится, — уверенно поясняет свою мысль дед. — Сама к нам придёт, как трактор! Ты учись только, Петюнька, всё тебе будет.

— Ох, дедушка, трудно учиться и неохота! — признался Петя.

Вздохнул дед: уже несколько раз так жаловался ему внук. И мальчика жаль, и ошибиться боязно. Сам-то дед без особой грамоты в люди выбивался, а как теперь оно будет, кто знает. Вероятно, иначе...

А несколько дней спустя пришёл Петя из школы, кинул книги на лавку и настойчиво произнёс:

— Не буду больше учиться!

— Это почему же? — испугалась Пелагея Ивановна.

— Тяжело в школе-то, бабушка.

— Неучем жить ещё тяжелее, — рассердилась Пелагея Ивановна.

— Ну и что ж... Не пойду больше в школу.

— Дед! Скажи хоть ты слово, — взмолилась Пелагея Ивановна.

Помолчал Лукьян Степанович, отвернулся, не хочет неволить ребёнка. Почувствовал Петя слабину и обрадовался: дело выиграно! Но по-настоящему цену такого «выигрыша» узнал после.

В 1929 году всей семьёй переехали в Батайск. Петя нанялся пасти колхозные табуны, а дед поступил в кузницу машинно-тракторной станции.

Машины по-прежнему привлекали воображение Петра, но он лишь мечтал о них. Просто думал о том, что вот, мол, какую интересную технику придумывает человек... А если бы ещё такие были машины, чтоб на луну полететь. Или, чтобы прямо с неба сеять. Или, чтобы — трах! — и средь засухи дождь пошёл... от-то б было дело!

Пока же юный пастух предавался созерцательному мечтанию, кони резвились и порой, словно беря с него пример, ветром носились по лугам и убегали в неизведанные ими заросли камыша или сочные пастбища.

Хватится Пётр, — двух-трёх голов нет в табуне. Начинаются утомительные, беспокойные поиски. А как-то искал жеребчика весь день, ночь и следующий день. Из сил выбился, проходя километр за километром. Упал на траву и горько заплакал: столько в мире умного и хорошего, а тут за конями ходи, да быкам хвосты накручивай — «техника»!

Поздновато, правда, но сам же и опомнился. Нет, не хочу быть неучем. Учиться пойду. Куда? А вот в ФЗУ. Машинистом бы стать, поезда водить...

Обрадовалась Пелагея Ивановна, да и дед понял: большую ошибку совершили, что внуку позволили бросить школу! Надо навёрстывать. Повели в ФЗУ. Не принимают. Нужно 4 класса, а у Петра три. Спасибо, есть подготовительные курсы.

Много труда приложил Пётр к учебе, пока поступил в Ростовское ФЗУ связи на отделение монтёров, пока окончил его и стал работать на Батайской электроподстанции. Зато понял, что значат в жизни человека знания!.. Скорей всего, сейчас не ладится у него с полётами не потому, что он неспособный, а оттого, что, вероятно, он чего-то недопонял, а кое-что, пусть даже мелочь, и вовсе не знает.

А раз это так, надо всё снова повторить, получиться и постараться тоньше сообразить, что к чему — тогда и на лад пойдёт...

Его размышления прервало появление инструктора. Дядечко вошел тихо, махнул рукой дневальному, чтобы тот не поднимал шума, и сразу направился к койке Абрамова. Увидев, что Абрамов не спит, он задумался и тихо произнёс:

— Пойдём, покурим...

Абрамов оделся, как по тревоге, и вышел вслед за инструктором. Ночь была ясная и тёплая. Вдали, напротив общежития, темнел силуэт большого ангара тяжёлых самолётов, а левее, один за другим, виднелись ангары для школьных У-2.

Сели в курилке, возле железной бочки, врытой в землю, — общей «пепельницы». Дядечко закурил, и серые клубы дыма окутали его задумчивое лицо — ветра не было. Абрамову стало душно: он понимал, что инструктор не зря пришел в такую пору...

Сперва помолчали.

— Не спишь? — спросил Дядечко, будто в этом можно было усомниться.

— Не идёт сон, — вздохнул Пётр.

— И я не сплю.

Снова помолчали.

— Ну и в чём причина, по-твоему? — спросил Дядечко.

Пётр понял.

— Не знаю я многого, — откровенно признался он. — Вот вы говорите мне: на посадке крены надо исправлять не элеронами, а рулём поворота.

— Так. Правильно говорю.

— Но я не могу слепо выполнять это, мне прежде надо понять! Скажем, руль поворота служит для того, чтобы поворачивать нос самолёта вправо или влево. Крены же исправляют элеронами...

— Ты пойми и другое: на посадке скорость мала и элеронов как бы не хватает для исправления, ну, предположим, правого крена... Так? Но ты быстро «даёшь левую ногу», и от этого самолёт поворачивает нос влево, а правое крыло забегает вперёд, приобретая при этом большую скорость; в нём возрастает подъёмная сила и крен устраняется, — горячо заговорил Дядечко и, наклонившись к светлому квадрату земли, возле окна, стал чертить на песке спичкой. — Смотри сюда...

Беседа у них затянулась, но Абрамов не заметил, как проходило время. Суть физических явлений, происходящих при посадке самолёта, благодаря умелым объяснениям Дядечко становилась всё более ясной. Вдруг Пётр рассмеялся.

— Понял! — весело и счастливо воскликнул он.

Повеселел и Дядечко.

— А почему раньше скрывал, что знания твои слабоваты?

Пётр не ответил и отвернулся.

— Гордый! — ласково произнёс Дядечко и, положив ему руку на плечо, попросил: — Расскажи о себе...

Пётр охотно исполнил его просьбу. Дядечко внимательно слушал и курил.

— А теперь стыдно мне, — с горечью закончил свою повесть Абрамов.

— Во многом ты и сам виноват: вовремя не захотел учиться... Теперь исправляй свою вину, и тогда не будет тебе стыдно. Ясно?

— Ясно, товарищ инструктор.

— Значит, договорились, — сказал Дядечко и встал. — Иди спать. С завтрашнего дня я буду тебе и по теории помогать... Ученье — свет, брат, так-то!

Пётр, смущённо окинув инструктора добрым взглядом, улыбнулся:

— Спасибо, товарищ инструктор.

С того дня ученье у Абрамова пошло хорошо. В декабре 1937 года он отлично закончил лётную школу. Но свои рулёжки и полёты с Дядечко помнит до сих пор, потому что это было его первое серьёзное испытание и, если бы он тогда спасовал, не ходить бы ему в лётчиках...

«Лёгкая» работа