Василий Топильский - Розы на снегу

Евдокия Васильевна Зайцева.

А женщина шла, не понимая, почему встали люди со своих мест. Шла, тихо ступая по ковру, слыша лишь, как гулко, будто молотом по наковальне, стучит в груди сердце. И память вдруг стремительно понесла в прошлое…

…Щетинится в девятьсот пятом баррикадами Петербург. Свирепствуют каратели. Гонится за юной работницей пьяный казак. Вздыблен конь. Свистит нагайка. Падает Дуня. Опять бежит. Ни слезинки. Лишь до боли закушены губы.

…Шумят в шовинистском угаре московские лавочники. Объявлена война с германским кайзером. Идут эшелоны на запад через Москву. Везут на фронт «пушечное мясо». Угнан и муж Семен. А в семье беда — умирают дочери. Одна за другой — трое. Дифтерия. Голод. Мечется в безысходном горе Евдокия — солдатка, работница.

…Осень незабываемого девятнадцатого. На Красный Питер наступают белогвардейские полки Юденича. Волчьей стаей рыскает по деревням банда Булак-Балаховича. В один из сумрачных, дождливых дней врываются балаховцы в лужскую деревушку Госткино, куда голод пригнал Зайцеву с малолетними сыновьями. Таскают за косы, бьют плетьми, злобно кричат: «Где красноармеец твой прячется?» И опять до крови закушены губы. Ужас в глазах четырехлетнего Володи. Прижимается к брату двухлетний Коля. Дрожат, но не кричат, — мама не велела.

Нет! Не прятался ее Семен — не тот характер. Шел солдат с фронта и пришел солдат на фронт. Участвовал в октябрьских боях в Москве, а потом три года красноармеец Зайцев отмеривал огненные версты, защищая молодую Республику Советов. И вот пришло счастье. Не сразу. Тяжело доставалось. По кирпичику складывалось. Осели Зайцевы в деревне. Весной двадцать третьего вступили в первую на лужской земле сельскохозяйственную артель. «Красный Октябрь» называлась. Затем на Гдовщину, в коммуну «Новый путь», подались. Всякое было: и работа в поле от зари до зари, и свист кулацких пуль. Выстояли коммунары. Жизнь зажиточная налаживаться стала.

А тут и сыновья поднялись, как те дубки, что посадил Семен Зайцев, вернувшись с фронта. Радовалось сердце матери. Все чаще и чаще звучала в доме Зайцевых песня. Сильные, красивые голоса были у Семена Матвеевича и Евдокии Васильевны. Когда, бывало, по вечерам пели «Ямщика», соседи собирались послушать…

Разве такое могло умереть, заглохнуть? Разве завоеванное кровью и по́том могли Зайцевы отдать врагу на растерзание? И когда пришел для Родины грозный час — ворвался враг на гдовские нивы, Семен Матвеевич и три его сына взяли в руки оружие. В боевой строй с ними встала и Евдокия Васильевна. Нет! Она мало походила на Василису Кожину. Та обороняла от солдат Наполеона только свой край. Коммунистка Зайцева защищала от нашествия фашистов социалистическое Отечество, родную Советскую власть.

Их осталось теперь двое Зайцевых. Она и Володя. В боях сложили свои головы сыновья Николай и Леонид. Казнили злодеи оккупанты Семена Матвеевича… Держит Евдокия Васильевна коробочку с медалью в руках, смотрит на слова «За отвагу», тисненные в серебре, а в ушах последние слова мужа — верного друга слышатся: «Сволочи фашистские! Все равно вам не топтать землю русскую! Все равно найдете у нас могилу!» Ее Сеня крикнул слова эти с петлей на шее, крикнул громко и твердо, зная, что их все село услышит, вся Гдовщина. Значит, медаль эта и ему награда…

Идет на свое место Евдокия Зайцева. Две слезинки-градинки медленно катятся по ее лицу. Продолжительно, но сдержанно, точно угадав то, что пронеслось в памяти награжденной, аплодирует зал.

Мы идем по старинному парку Щепца. Вековые липы, могучие клены. Внизу в овраге журчит ручей, неся свои малые воды в полноводную Плюссу. С холма просматривается ее синяя лента.

Издавна места эти называются Заплюсьем. С конца лета 1941 года и по глубокую осень здесь была партизанская зона. Оккупанты появлялись тут только под охраной подразделений автоматчиков или танкеток. «Чертовым углом» окрестили Щепец в гдовской комендатуре.

На непокорное село и обрушились в первую очередь каратели, когда в распоряжение гдовского коменданта полковника Лизера был направлен полк регулярных войск. Дозорные щепецкой группы партизан вовремя доложили командиру о переправе гитлеровцев через Плюссу на пароме, и тот принял решение соединиться с основными силами отряда. Последними из группы покидали село Семен Матвеевич Зайцев и Василий Всеволодов. Партизан была горсть, карателей — до полутысячи. Они установили пулеметы, рассыпались в цепи. Одна из них и преградила дорогу Зайцеву и Всеволодову.

— Беги, Василий, в отряд, — сказал другу Семен Матвеевич.

— Матвеевич, погибать, так вместе.

— Беги, тебе говорят! Предупреди товарищей, — приказал Зайцев.

А сам, сняв с плеча винтовку, начал бой. Один против сотни гитлеровцев, вооруженных автоматами и пулеметами. Взрыв гранаты у подножия камня, за которым укрылся Зайцев, оглушил смельчака. А дальше, как свидетельствует документ, хранящийся в партийном архиве, фашисты Зайцева

«раздели, с пинками и криками повели по снегу босым. Тут же, в деревне, на глазах у односельчан, вблизи церкви, на суку под деревом повесили, а дом его с имуществом сожгли».

— Почти все село было свидетелем мученической смерти Семена Матвеевича, — рассказывает нам в парке Иван Петрович Пиир, активно помогавший в годы оккупации подпольному Гдовскому райкому партии. — Согнали всех нас к церкви. Поставили к ограде, заставили поднять руки вверх. Когда крикнул Зайцев о том, что все равно погибнет вражья сила на земле русской, гитлеровец — старший из палачей — ударил его в лицо прикладом.

— А потом, — продолжает рассказ мужа Мария Федоровна, — бросились каратели искать жену Семена Матвеевича, но ее в деревне уже не было. И еще, уже зимой, два раза налет фашисты делали, чтобы схватить Евдокию Васильевну. Знали, окаянные, что она выполняет задания секретаря подпольного райкома партии Печатникова. Один раз застали ее в Щепце. Собрали нас всех. Какой-то их чин кричит по-русски: «Где отродье зайцевское? Где их матка?» А она тут же стоит. На руках ребенка держит — за беженку из-под Ленинграда себя выдает. Никто тогда из деревенских не выдал Евдокию Васильевну. Когда начали всех подряд опрашивать, все в один голос заявили: «Видели последний раз Зайцеву с сыновьями на похоронах мужа».

…Огромными снежными наметами укрыла зима Заплюсье. Гитлеровцы торжествовали: отряды партизан разбиты, вожаки народного сопротивления кто казнен, кто томится в тюрьме, кто вынужден был уйти за линию фронта. В крупных населенных пунктах созданы филиалы полевой комендатуры, в дальних селениях понатыканы полицейские посты. Можно теперь спокойно рубить лес — готовиться к весеннему сплаву, отбирать от населения шерсть, теплую одежду, безнаказанно грабить, насиловать.