Николай Штучкин - Над горящей землей

Они сразу стали на "ты". Но Владимир не забывает, что летчик командир экипажа, он, штурман, - его подчиненный, и идти напролом к сближению, к дружбе считает недопустимым, да и ненужным. Дружбу надо завоевать делом. Делом, это значит полетами. "Вот когда начнутся полеты, тогда командир меня и оценит", - думал Владимир, когда они еще не летали, занимались теорией. Командир тоже думал о штурмане, только иначе. И даже поделился однажды с одним из товарищей-летчиков: "Никак его не пойму... Или действительно очень серьезен - даже не улыбнется! - или ему не до улыбок, не уверен в себе, боится предстоящих полетов".

И вот пришло время их совместных полетов. По-иному теперь смотрит на штурмана Жуков: к полету готовится тщательно, летает уверенно, ориентировку ведет безошибочно. А штурман, как бы ненароком, вдруг спрашивает:

- Представь, Алеша, летим по маршруту, а у меня вдруг вырвало карту...

- Как это вырвало? - удивляется летчик.

- А так, ветром. А впереди еще один поворотный пункт и только после него - курс на свою точку. Что будешь делать?

- Накажу тебя, взыскание наложу, - смеется Жуков, разгадав замысел Константинова.

- Согласен, накажешь, но только после посадки. А условно мы пока еще в воздухе, и у меня вырвало карту. Что будешь делать? - не унимается Владимир.

За последнее время летчик Жуков, уверовав в штурмана, перестал прокладывать маршрут на своей карте. Перестал следить за ориентировкой в полете, механически летает по курсам, заданным штурманом, механически вводит поправки в скорость. Только иногда спросит: "Наше место? Далеко ли до поворотного? Сколько находимся в воздухе?"

"Разбаловался. Ох и разбаловался! - подумал однажды Константинов о своем командире. -И чем это кончится? Привыкнув летать по подсказкам в тылу, так же будет летать и на фронте. А это недопустимо. Но как об этом сказать, как упрекнуть? Еще, чего доброго, обидится: не указывай, дескать, начальству. И не возразишь. А отношения испортишь". Так думал Владимир. Может, и правильно думал. А дни шли, совместные полеты все больше и больше сближали пилота и штурмана. "Мы уже друзья, - решил наконец Константинов, а другу можно сказать все, что думаешь, если это нужно для дела". И вот этот разговор.

- Так что будешь делать? - повторяет Владимир.

И Алексей уступает: "Ладно, буду маршрут прокладывать, буду его изучать. Только не ворчи".

Это уже хорошо. Но Владимир старается довести дело до конца.

- Отныне будет так: изучаем маршрут вместе. Путевые углы, расчетное время, поправки на боковые уклонения - все на память. Ты проверяешь меня, я проверяю тебя. Характерные ориентиры тоже на память. И называть, и вычерчивать, понял, Алеша, каждый ориентир чертить на листе бумаги. Схему. Чтобы лучше запомнить. Курс на аэродром знать с любой точки маршрута. Приблизительно. Спрашивать буду в воздухе...

- Ладно, ладно, только не ворчи.

Идут ночные полеты. Самолеты рулят, взлетают, садятся, экипажи ходят в пилотажные зоны, выполняют маршрутные полеты. Хорошо, если бы каждому свой самолет. Тогда летай хоть всю ночь. Но самолетов мало, на один четыре-пять экипажей. И каждый, уйдя в полет, старается прихватить хотя бы пять - десять лишних минут. Командир полка на это не сердится, понимает: для летчика, штурмана дорога каждая минута полета.

- Леша, сходи на стартовый командный пункт, - просит Константинов летчика Жукова, - узнай, за кем мы должны лететь.

- Какая разница, за кем, - упирается Жуков, - мы знаем номер самолета и отведенное нам время...

- Иди, Леша, узнай, - настаивает Владимир.- Если знаешь, за кем летишь, легче следить за очередью. Я бы сходил, но комэск прогонит меня, спроси, скажет, у своего летчика. А тебя не прогонит, ты - командир экипажа. Иди, Леша. А то как вчера получится, тридцать минут на морозе торчали, самолет дожидались.

- Иду, иду. Не ворчи...

Жуков и Константинов идут к самолету.

- Видишь, Леша, как хорошо получается. Экипаж прилетел, нас предупредил, минута - и мы уже у машины. Двадцать минут сэкономили, поговорили, подумали.

- Вижу. Ты всегда прав.

Алексей улыбается. Владимир не видит улыбку, он слышит ее по голосу друга. И чувствует, что "всегда прав" сказано хоть и с улыбкой, но вполне серьезно, и ему это приятно..

- Леша, что надо делать летчику, если он при заходе на цель попал под огонь зениток? - спросил Владимир, когда они, сидя в тепляке, поджидали свою машину.

- Маневрировать надо.

- А что надо делать сейчас, чтобы лучше маневрировать там, на фронте?

- Надо энергичнее пилотировать в зоне. Но ночью пилотаж ограничен.

Действительно, что они делают в зоне? Выполняют мелкие виражи, планирование с малыми углами, выход на заданный курс. Единственной настоящей фигурой можно назвать боевой разворот, но разве по-боевому он выполняется, если допустимый крен всего тридцать градусов? Глубокие виражи, петли, перевороты просто не входят в программу обучения.

- Жаль, Алеша.

- Мне тоже, - сказал Алексей. Он помолчал, подумал и твердо решил: Попрошу командира полка... Мы же воевать готовимся.

Командир полка разрешил, и вот они в воздухе. Набирая высоту, прошли по большому кругу, прибыли в зону, на северную окраину города. "Начинаем!" Поставив в известность штурмана, летчик кладет машину в левый вираж. Рокочет мотор. Выхлопные огни из патрубков мельтешат перед глазами, синими искрами мечутся по плоскостям, серебрят стальные ленты-расчалки. Вираж выполнен.

Теперь вираж в обратную сторону - вправо. Огни наверху - звездное небо. Огни внизу, под крылом, - незатемненный город. А вокруг чернота такая темная ночь. Выхлопные огни ослепляют, мешают смотреть.

Выполнив виражи, летчик увеличил обороты мотора, на снижении разогнал скорость, плавным боевым разворотом снова полез в высоту. Опять снижение, опять набор высоты боевым разворотом. Остались еще два маневра - выход на курс сто сорок и двести семьдесят

... И вдруг:

- Петельнем, Володя?

Нет, разговоры о подготовке к боям не прошли мимо сознания Жукова, он решил пилотировать по-настоящему. Но сам он, бывший летчик-инструктор, привычен к сложному пилотажу, а каково Владимиру? Он же летел в основном на бомбардировщиках, тяжелых непилотажных машинах, и только здесь, в запасном полку, стал привыкать к боевым разворотам, другим энергичным маневрам. Но надо - значит надо.

- Давай, Алеша! - крикнул Владимир и крепко вцепился в боковины сиденья. Знал, что в верхней точке петли перегрузка ослабнет, что его оторвет от холодного жесткого кресла, что какое-то время он будет висеть на ремнях вниз головой...

Потом они выполняли штопор. Вращаясь, самолет снижался на город, Владимира мотало по кабине, прижимало то к одному, то к другому борту. Он терпеливо молчал. Знал: имитируя падение штопором, летчики-фронтовики уходили из-под огня зениток противника, вырывались из цепких лучей прожекторов.