Георг Брандес - Шекспир, Жизнь и произведения

Уже Суинберн отметил, до какой степени стихи, составляющие начало четвертого действия второй части, похожи на Марло по выбору слов, по звуку и фантазии; но как ни характерны строки {Русские цитаты из Шекспира приводятся по переводам, помещенным в последнем издании Гербеля, за исключением пьес "Король Иоанн", "Ричард II", "Генрих IV", "Генрих V", "Юлий Цезарь" и "Антоний и Клеопатра", которые цитируются по Кетчеру.}

And now loud howling wolves arouse the jades

That drag the tragic melancholy night.

(И волки с громким воем гонят кляч,

Что вечно грустную таскают ночь),

они все же не единственное из прибавленных мест, указывающее на Марло. Как раз прибавление к репликам Идена, в конце 4-го действия, напоминает его же. Эти строки:

Сравни потом наш рост: ты много меньше;

Что у тебя рука, то мне лишь палец,

Нога лишь прут в сравненьи с этим дубом и т. д.

и особенно самая заключительная реплика:

Умри - проклятие тебя родившей!

А я, как тело проколол мечом,

Так в ад твою хотел послать бы душу.

Я за ноги стащу тебя до кучи

Навозной, что твоей могилой будет.

Там, злую голову твою отрезав,

Я понесу в триумфе королю,

А тело воронам оставлю в пищу.

Марловский пафос звучит в этой необузданности и жестокости, которые соединяются с свойственною Марло ученостью в строках молодого Клиффорда в последнем действии:

Ребенка ль встречу я из дома Йорка,

На мелкие куски его изрежу;

Как некогда жестокая Медея,

В жестокости искать я стану славы.

и в следующих, вложенных в уста Уоррику, в третьей части, во второй сцене IV действия:

Как некогда Улисс и Диомед,

Что ловко к Резуса кострам проникли,

И там фракийских коней захватили;

Так, под покровом этой черной ночи,

Убить мы незаметно можем стражу

У Эдуарда и его взять в плен.

Как в прибавленных частях есть места, всем своим стилем напоминающие Марло или обнаруживающие сильнейшее его воздействие на Шекспира, так и в старом тексте есть части, похожие в подробностях и в целом на Шекспира. Вот несколько примеров:

В "Генрихе VI", вторая часть, III, 2, реплика Уоррика:

Когда в крови лежит телец убитый,

А рядом с ним мясник с ножом кровавым,

Как не узнать тогда, кем он убит и т. д.

или слова Суффолка к Маргарите:

С тобой расставшись, не могу я жить,

А умереть перед тобой, ведь это

Казалось бы лишь сладким сновиденьем!

Я здесь бы испустил последний вздох,

Как малое дитя, что умирает

У груди матери своей покойно.

В высшей степени похоже на Шекспира и то, как в третьей части характеры обоих сыновей герцога Йоркского, при получении вести об умерщвлении их отца, обрисованы каждый одной только строкой:

Эдуард. Не говори, я слышал слишком много!

Ричард. Скажи, как умер он - хочу я слышать.

Шекспировские звуки слышатся и в восклицании Маргариты после того, как у нее на глазах убили ее сына:

Нет, мясники, детей у вас! Не то бы

И мысль о них была для вас укором.

Это место как бы предвосхищает знаменитую реплику в "Макбете". Всего поразительнее, однако, все сцены Кэда во второй части. Относительно их я мог прийти единственно только к тому убеждению, что они с самого начала принадлежали Шекспиру. Что они не могут быть обязаны своим происхождением Марло, это ясно, как Божий день. Их хотели приписать Грину, ссылаясь на другие народные сцены у него, обнаруживающие сходный с этими юмор. Но расстояние между ними неизмеримо. Правда, что текст необыкновенно точно придерживается здесь хроники, но сила Шекспира всегда проявлялась именно в гениальном пользовании хроникой. А эти сцены до такой степени соответствуют всем другим народным сценам у Шекспира, они так явственно представляют собой выражение его основных политических взглядов, преобладающих у него в течение всей его жизни и делающихся все более и более решительными, что невозможно думать, будто ему принадлежат здесь лишь незначительные переделки посредством нескольких ретушевок, отделяющих его текст от первоначального.

Но, сделав эти оговорки, мы должны будем признать, что в целом нетрудно отыскать работу чужих рук в старых текстах и получить возможность насладиться шаг за шагом не только превосходством Шекспира, но и его характерным стилем по мере того, как он здесь восстает перед нами, и всем методом его работы над текстом, которому он дает окончательную форму.

Здесь нам представляется весьма редкий случай познакомиться с Шекспиром как с художником-критиком. Мы видим, как он исправляет текст посредством какой-нибудь незначительной ретушевки, какой-нибудь простой перестановки слов.

Так, например, когда Глостер говорит о своей осужденной жене:

Как тяжело по жесткой мостовой

Ступать ей будет нежными ногами!

Все его сочувствие заключено в этих словах. В старом тексте сама герцогиня говорит это о себе.

В большом монологе Йорка в первом акте, начинающемся словами:

Анжу и Мэн французам отданы,

первые 24 строки принадлежат Шекспиру, остальная часть - прежний текст. В общеупотребительных переводах может показаться, что разница между двумя половинами монолога не особенно велика, но надо взять в руки подлинник. В старом тексте употребление стиха традиционно и однообразно; с каждой строкой заканчивается предложение; после каждого стиха как бы наступает пауза; в новом тексте стих драматически подвижен, все в нем жизнь и огонь.

Или возьмите монолог Йорка в третьем действии:

Теперь иль никогда! Ты закали

Свой дух, сомненья преврати в решимость!

Сравните его в обоих текстах, и вы увидите, что в метрическом отношении они до такой степени разнородны, что первый, как метко выразилась мисс Ли, столь же очевидно принадлежит более раннему уровню развития драматической поэзии, как очевидно для геолога, что слой земли, содержащий в себе простейшие формы животных, обозначает более раннюю ступень развития земли, нежели содержащий в себе более высокие формы органической жизни. Во второй части трилогии есть места, относительно которых никто не может подумать, что они вышли из-под пера Шекспира; таковы, например, старомодные шутки с Симпкоксом, заставляющие считать их автором Грина. Есть и другие, которые, не будучи недостойны Шекспира, не только всем своим стилем указывают на Марло, но порой видоизменяют тот или другой его стих. Так, в первом действии третьей части Маргарита произносит следующую фразу:

Суровый Фокенбридж повелевает Проливом.

Эта строка представляет очевидную аналогию со стихом Марло в "Эдуарде II".