Эдуард Эррио - Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936

Конечно, Эррио ни в малой мере не стал коммунистом, ни «большевизаном», как его называла французская реакционная печать, но как человек широкого кругозора, как искренний французский патриот он сумел сделать из своих наблюдений и впечатлений важные выводы.

После возвращения из Советской России, после того как его умозрительные предположения под влиянием личных наблюдений превратились в прочные убеждения, он окончательно укрепился в мысли о необходимости, о жизненной важности для Франции, для укрепления мира в Европе франко-советского сближения и сотрудничества, дружбы между Францией и СССР.

Этой важной политической идее Эррио оставался верен всю свою жизнь.

Эта неизменная верность Эррио идее франко-советской дружбы не была результатом только дружеских чувств к советскому народу и Советскому Союзу, хотя и эти чувства играли определенную роль. В основном она была результатом правильно понятых национальных интересов Франции и задач обеспечения мира в Европе.

Эррио многократно на страницах своих мемуаров признается в том, как беспокоила его мысль о внешнеполитической изоляции Франции, о необходимости найти для нее надежного и могучего союзника.

В его мемуарах можно найти много чрезвычайно лестных суждений о политике западных держав, главным образом Англии и США. Он явно идеализирует эти страны, их политику и политиков, а также порядки в этих странах, особенно это касается США. Он многократно подчеркивает, как он высоко ценит дружбу со странами «западного мира».

И все-таки, подходя к решению коренных проблем французской внешней политики, он видит его прежде всего в сотрудничестве Франции и СССР. Он признается в своих мемуарах, что в 30-х годах, когда над Францией и Европой уже нависла тень германской опасности и он вглядывался в карту, чтобы прочесть на ней ответ, он видел на карте прежде всего одну страну – Советский Союз. В другом месте он говорит, что полностью разделял мнение Литвинова о том, что «франко-советская дружба является краеугольным камнем стабильности Европы».

Это решающее для интересов Франции и для обеспечения дела мира в Европе значение франко-советского сотрудничества Эррио отстаивал не только в своих политических выступлениях, но и в своей практической деятельности. Напомним еще раз, что его имя связано с актом восстановления нормальных дипломатических отношений между Францией и СССР в 1924 году, что явилось крупным политическим событием, имевшим большое значение не только для Франции и СССР, но для всей международной политики новейшего времени. То, что этот акт был скреплен с французской стороны подписью Эррио, навсегда осталось значительным событием в его политической биографии, и до конца своих дней он вспоминал о нем с чувством законного удовлетворения. 29 ноября 1932 года был подписан советско-французский договор о ненападении. Хотя переговоры о заключении этого соглашения были начаты еще до образования правительства Эррио и сам этот договор, знаменовавший определенный шаг во франко-советском сближении, был продиктован требованиями новой, ухудшившейся для Франции международной обстановки, тот факт, что и этот документ был также скреплен подписью Эррио, был сам по себе показателен. Эррио оставался верен провозглашенной им политике. Он принимал также активное участие в подготовке франко-советского пакта 1935 года.

Заслуги Эдуарда Эррио в развитии и укреплении франко-советского сотрудничества чрезвычайно велики, и публикуемые ныне мемуары вновь подтверждают это со всей убедительностью.

И вместе с тем, при всей политической прозорливости Эррио, при благородстве и чистоте его побуждений патриота и демократа страницы мемуаров, посвященные внешнеполитическим вопросам, свидетельствуют о той же противоречивости и двойственности политики этого крупного государственного деятеля.

Его мемуары свидетельствуют о том, как, правильно определив грозящую Франции и Европе опасность, определив средства ее предотвращения и даже сделав в этом направлении первые практические шаги (франко-советский договор 1935 года), Эррио остался сторонним свидетелем, а до известной степени и пассивным соучастником политики, уничтожавшей все то, за что он боролся.

Эррио обрывает свои мемуары на 1936 годе. Все последующее известно. Трагедия, которую пережила Франция в 1940 году, была в значительной мере следствием предательства изменников, «могильщиков Франции». Но в какой-то степени она была и возмездием за противоречивость и слабость политики тех государственных деятелей Франции, у которых не хватило решимости и сил воспрепятствовать тому политическому пути, который они осуждали.

Мемуары Эррио воссоздают образ их автора таким, каким он был: со всеми сильными чертами видного государственного и политического деятеля и с присущими ему слабостями и недостатками. Как и всякие мемуары, они весьма субъективны. Но при всем том они рассказывают о весьма важном, богатом событиями периоде в истории Франции и Европы, о критическом двадцатилетии между двумя мировыми войнами.

Воспоминания Эдуарда Эррио, несомненно, займут свое место в мемуарной литературе и будут должным образом оценены и советскими читателями.

А. З. Манфред.

Во время войны

I. Первые картины драмы (1 августа – 30 ноября 1914 года)

Суббота, 1 августа 1914 года. «Началось», – сказал мне префект, которому я позвонил, чтобы узнать новости. 15 часов 45 минут. Мгновение спустя я получаю и распубликовываю приказ о мобилизации. Толпа на улицах рукоплещет; в течение всего кризиса она продолжала вести себя превосходно – никаких бурных проявлений. Весь вечер перед вывешенным официальным объявлением мирно сменяются группы людей. С наступлением ночи – то же спокойствие. Горожане прогуливаются, задерживаются у столиков кафе; молодые люди проходят, распевая «Марсельезу». Германский консул покидает город.

2 августа. Я занят реорганизацией своих служб. Я должен оставить выставку открытой по причине страхования; реликвии, в числе которых находится шляпа Наполеона, немедленно будут убраны в Библиотеке. Правительство приказало по телеграфу префекту оказывать доверие всем французам и никого не арестовывать, даже анархистов, даже антимилитаристов, даже г-на Пьера Лаваля, числящегося в списке Б[5]. Абсолютное спокойствие. Я получаю инструкции относительно иностранцев.

Немедленно организуются столовые общественного питания. Запасов зерна в Лионе хватит на один месяц (его ежедневное потребление около трех тысяч центнеров); мяса в районе хватит на тридцать дней. Военные власти решают оставить меня в мэрии и в моем распоряжении – моего генерального секретаря. Разрешено отсрочить минимум на тридцать дней призыв солдат территориальной армии и резервистов, являющихся по своей профессии пекарями и помощниками пекарей, если только они не принадлежат к сельским формированиям.