Василий Гиппиус - Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники

…Посылаю вам следующий № журнала, разрезавши который, найдете вы в листах его письмо это: хитрость, которую я сделал, во избежание двойного платежа и за письмо и за посылку, между прочим как мне и то и другое стало столько же, сколько одно письмо.

Предуведомляю вас, что в этой книжке, равно и во всех последующих, вы не встретите уже ни одной статьи моей. Занятий моих литературных хотя я и не прекратил, однако ж, как они готовятся не для журнала, то и появятся не прежде, как по истечении довольно продолжительного времени. Рекомендую вам прочесть описание Полтавы господина Свиньина, в котором я хотя и природный жилец Полтавы много однако ж нашел для меня нового и доселе неизвестного.

«Письма», I, стр. 157–160.

Н. В. Гоголь – матери

Пб., 19 дек. 1830 г.

…Но мне больно то, что вы сами, маминька, обо мне говорите худое. Я здесь разумею письмо ваше, писанное вами перед этим. Вы мне приписываете те сочинения, которых бы я никогда не признал своими ни за какие деньги. Зачем марать мое доброе, еще не запятнанное ничем имя? Если вы так мало знаете меня, что нашли в этих сочинениях мой дух, мой образ мыслей, то вы слишком худого мнения обо мне. Неужели я заслужил его от вас? Вы бы по крайней мере обратились к какому-нибудь человеку, которому известен ход нашей литературы; тот бы вам сказал, что отрывки из комедии «Светский Быт» были помещаемы три года назад тому, когда я был еще в Нежине, в журналах и альманахах, с полною подписью автора: Павел Свиньин, от которого я получил и роман «Ягуб Скупалов». Сфера действия этого романа во глубине России, где до сих пор еще и нога моя не была. Если бы я писал что-нибудь в этом роде, то, верно бы, я избрал для этого Малороссию, которую я знаю, нежели страны и людей, которых не знаю ни нравов, ни обычаев, ни занятий Но главное – скажите: встретили ли вы хотя одну мысль, хотя одно чувство, принадлежащее мне? Третью же, самую глупейшую статью я принужден был теперь только прочитать нарочно. Что вы нашли моего в этом лоскутке бумаги? и я, посвятивший себя всего пользе, обработывающий себя в тишине для благородных подвигов, пущусь писать подобные глупости! унижусь до того, чтобы описывать презренную жизнь каких-то низких тварей, и таким площадным, вялым слогом! буду способен на такое низкое дело, буду столько неблагодарен, черен душою, чтобы позабыть мою редкую мать, моих сестер, моих родственников, жертвоваших для меня последним для какой-нибудь девчонки! Даже имя, подписанное под этой статьею, не похоже на мое: там, если не ошибаюсь, написано: В. Б-в. Зная, что вы мне не поверите без доказательства (я не знаю, чем я утратил ваше ко мне доверие; я вам говорил, что вы не встретите в посылаемом вам журнале ничего моего; вы мне не поверили), я старался всеми силами узнать имя автора этой пиесы, и наконец узнал, что с моей стороны и нехорошо, потому что автор сам, может быть, чувствовал, глупость этой статьи и не выставил полного своего имени, а я принужден объявить: это некто Владимир Бурнашев, служащий здесь, говорят, даже хороший молодой человек. [Влад. Петр. Бурнашев (1809–1888), автор главным образом детских книг.]

«Письма», I, стр. 166–167.

Из воспоминаний М. Н. Лонгинова

[Мих. Ник Лонгинов (1823–1875) – в это время (1831 г.) восьмилетний мальчик; впоследствии литератор и цензор. Уроки в домах Лонгиновых, Васильчиковых и Балабиных Гоголь получил через Плетнева.]

…Новаторство было одним из отличительных признаков его характера. Когда кто-нибудь из нас употреблял какое-нибудь выражение, уже сделавшееся давно стереотипным, он быстро останавливал речь и говорил, усмехаясь: «Кто это научил вас говорить так? Это неправильно, надобно сказать так-то». Помню, что однажды я назвал Бальтийское море. Он тотчас перебил меня: «Кто это научил вас говорить Бальтийское море?» Я удивился вопросу. Он усмехнулся и сказал: «Надобно говорить Бальтическое море, называют его именем Бальтийского – невежды, и вы их не слушайте».

…Гоголь скоро сделался у нас в доме очень близким человеком. В дни уроков своих он часто у нас обедал и выбирал обыкновенно за столом место поближе к нам, детям, потешаясь и нашею болтовней и сам предаваясь своей веселости. Рассказы его бывали уморительны: как теперь помню комизм, с которым он передавал, например, городские слухи и толки о танцующих стульях в каком-то доме Конюшенной улицы, бывшие тогда во всем разгаре. Кажется, этот анекдот особенно забавлял его, потому что несколько лет спустя вспоминал он о нем в своей повести «Нос».

«Современник», 1854 г., № 3.

П. А. Плетнев – А. С. Пушкину

22 февраля 1831 г.

…Надобно познакомить тебя с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее. Ты, может быть, заметил в «Сев. Цветах» отрывок из исторического романа, с подписью ОООО, [Четыре О, по количеству соответственных букв в имени и фамилии «Николай Гоголь-Яновский».] также в Литературной газете «Мысли о преподавании географии», статью «Женщина» и главу из малороссийской повести «Учитель». Их писал Гоголь-Яновский. Он воспитывался в Нежинском лицее Безбородки. Сперва он пошел было по гражданской службе, но страсть к педагогике привела его под мои знамена: он перешел также в учители. [9 февраля 1831 г. Гоголь назначен младшим учителем истории в Патриотический институт.] Жуковский от него в восторге. Я нетерпеливо желаю подвести его к тебе под благословение. Он любит науки только для них самих, и как художник готов для них подвергать себя всем лишениям. Это меня трогает и восхищает.

«Переписка Пушкина», m. II, стр. 225.

А. С. Пушкин – П. А. Плетневу

Апрель 1831 г.

…О Гоголе не скажу тебе ничего потому, что доселе (ничего) его не читал за недосугом. Отлагаю чтение до Царского Села, где, ради бога, найми мне фатерку…

«Переписка Пушкина», m. II, стр. 236.

Из воспоминаний графа В. А. Соллогуба

[Гр. Влад. Алдр. Соллогуб (1814–1882) – беллетрист, автор «Истории двух калош» (1839 г.), «Аптекарши» (1841 г.), «Тарантаса» (1845 г.) и пр.]

…В 1831 году летом я приехал на вакации из Дерпта в Павловск. В Павловске жила моя бабушка и с нею вместе покойная тетка моя, Александра Ивановна Васильчикова, женщина высокой добродетели, постоянно тогда озабоченная воспитанием своих детей. Один из сыновей ее, ныне умерший, к сожалению, родился с поврежденным при рождении черепом, так что умственные его способности остались навсегда в тумане. Все средства истощались, чтоб помочь горю, все было напрасно. Тетка придумала наконец нанять учителя, который бы мог развивать, хотя несколько, мутную понятливость бедного страдальца, показывая ему картинки и беседуя с ним целый день. Такой учитель был найден, и, когда я приехал в Павловск, тетка моя просила меня познакомиться с ним и обласкать его, так как, по словам ее, он тоже был охотником до русской словесности и, как ей сказывали, даже что-то пописывал. Как теперь помню это знакомство. Мы вошли в детскую, где у письменного стола сидел наставник с учеником и указывал ему на изображения разных животных, подражая при этом их блеянию, мычанию, хрюканию и т. д. «Вот это, душенька, баран, понимаешь ли, баран – бе, бе… Вот это корова, знаешь, корова, му, му». При этом учитель с каким-то особым оригинальным наслаждением упражнялся в звукоподражаниях. Признаюсь, мне грустно было глядеть на подобную сцену, на такую жалкую долю человека, принужденного из-за куска хлеба согласиться на подобное занятие. Я поспешил выйти из комнаты, едва расслышав слова тетки, представлявшей мне учителя и назвавшей его по имени: Николай Васильевич Гоголь.