Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые

Никаких загадок. Могилыцики-блатари из лагерной зоны бывшего прииска «Майорыч», как всегда, не слишком затрудняли себя тяжкой работой с захоронением. Они облюбовали эту низину и по мере надобности разгребали в ней снег, а на мерзлую землю сбрасывали полуголые трупы, надеясь, что метели заметут это место, где в тени сопок даже летом солнце не успеет растопить снега… Но нынешняя жара к августовскому концу все же успела раскрыть несчастных. Погребение оказалось на виду. Трупный запах при восточном ветре понесло через дорогу…

Озноб прошел по спине Морозова. Шофер не переставал длинно и смачно ругаться. Трое попутчиков подавленно молчали. Морозов вспоминал страницы романа о Батыевом нашествии на Русь, опричнину Ивана Грозного и палача Малюту Скуратова… Но те хоть как-то зарывали свои истерзанные жертвы, опасаясь если не людской молвы, то гнева Божьего. До какой же низшей черты бесчеловечности надо дойти, чтобы бросать трупы вот так, на открытом месте, не присыпав землей хоть для виду! Но он промолчал, сработала та самая лагерная осторожность, которая надолго засела в нем. Кто знает, что за попутчики рядом.

Всю дальнейшую дорогу до поселка Опытной станции ехали молча, подавленные зрелищем, непостижимым для цивилизованного двадцатого века. Если тут, почти у дороги, можно натолкнуться на такое надругательство, то сколько же безвестных лагерных трудяг рано или поздно может обнаружиться на всем огромном пространстве «золотой Колымы», где кости бесчисленных людей, в конце концов отмытые от тленного тела, так и останутся белеть в окружении жалкой северной растительности. И не будет на них ни памятного камня, ни — тем более — православного Креста…

Большая долина, обставленная по краям уже не голыми, а лесистыми сопками, открылась взору Сергея и его спутников через час езды от бывшего прииска «Майорыч». Это была долина речки Эльген, впадающей в Таскан — приток Колымы. Из рек и ручьев со всех склонов сюда скатывалась вода, леса хранили ее запасы все лето и только в затянувшееся ненастье потоки воды могли заливать обширные низины. Один из географических центров золотой Колымы, этого высоко поднятого нагорья, в недрах которого, к несчастью уже двух поколений, переживших Великую революцию и великие напасти, вдруг были найдены золото, олово, свинец, платина и каменный уголь — множество надежно упрятанных кладов, до которых руки бессовестных людей долго не могли дотянуться. До самых страшных тридцатых годов, когда, словно поганки на безжизненных пеньках, пачками повырастали лагеря уничтожения, а возле них и вооруженная охрана, и помощники бандитов — блатари, та самая организация с названием «Севвостлаг» — старший из гулаговских «братьев» без роду-племени, для которых уничтожение людей такое же простое дело, как охота на непуганых куропаток…

6

Лагерь-совхоз «Эльген» без преувеличения можно назвать маткой: тюрьмой и производством. Тут выделялся большой поселок с еще большим лагерем для заключенных женщин, десятки палаток, капитально утепленных досками и опилками, все необходимые службы и строжайшая охрана, без ведома которой ни одна женщина не могла выйти за пределы зоны или остаться на ночь вне зоны. На работу и с работы бригады ходили по счету, подолгу выстаивали на вахте, пока два охранника считали и пересчитывали «ряды».

На улицах поселка даже в середине дня было непривычно безлюдно. Редко пройдет по селу бесконвойная женщина, да и ее не раз, и не два остановят и просмотрят пропуск — куда ходила и зачем.

Вокруг центрального поселка-лагеря на расстоянии до двадцати километров были построены лагпункты меньшего размера, довольно точно копирующие центральный поселок. Не все они были на виду или рядом с шоссе. Часть поселков с зонами скрывались в лесах, которые постепенно вырубали. Лагеря-детки были, пожалуй, пострашней центрального. Тяжелейшая работа на лесоповале, на земляных работах по осушению земли для огородов была возложена на тех женщин, чьи «дела» имели трудно читаемый шифр «ЧСИР» или «КРТД». Возраст и состояние здоровья принимались в расчет лишь тогда, как «свалится». Тогда больница, какое-то лечение, мало эффективное для организма, утратившего способность защищать себя или воспринимать помощь.

При таком режиме «члены семей изменников родины» и «троц-кистки» чаще, чем другие заключенные уходили в мир иной, как и было запланировано на Лубянке.

К числу мини-лагерей на Эльгене относился и поселок-зона Колымской опытной станции. Этот поселок имел большие распаханные земли, часть их принадлежала опытной станции. Там научные сотрудники и их помощницы — заключенные — проводили опыты на делянках, всю ту необходимую крестьянскую работу, без которой нельзя вырастить никакого продукта на земле.

История Колымской опытной станции, как она стала известна Морозову, не блистала особенными взлетами продуктивности и, тем более, открытиями в агрономии севера. Какая-то фатальная беда висела над этим опытным учреждением, единственным на огромном пространстве северо-востока страны.

Морозову рассказали, что место для строительства поселка, теплиц и полей с самого начала определяли не ученые, а сам хозяин Эльгена майор Калдымов, человек ЧК-НКВД, не имеющий понятия о таких материях, как земля, растение или наука, не говоря уж об экологии, селекции и тому подобных премудростях.

Майору понравилось зеленое местечко в пойме Колымы, и он настоял, чтобы эту долину превратили в пахотное поле. Возражения об опасности затопления при разливах реки он посчитал за «детские». И гордо повторял эту мысль в течение двух лет, когда река смиренно не доходила до полей при весенних и летних разливах.

На третий сезон летний разлив смёл все делянки и гряды, постройки и службы, оставив на этом месте только галечные отмели и бугры из отмытого песка.

Чтобы не привлекать к себе особенного внимания, майор отбыл в командировку, а вернувшись, с ходу накинулся на сотрудников опытной станции, обвинив их в неразумности действий и склонности к вредительству. Спорить с ним желания у работников науки не нашлось, майор еще поскандалил для виду, и дело было предано забвению. А коллективу станции пришлось после огорчительных вздохов и хитроумных сочинений на имя высокого начальства начинать все сначала.

Первый «выход в свет» — совещание агрономов из совхозов «Эльген», «Сеймчан», «Сусуман» и еще трех приморских совхозов — имело своей целью хоть как-то обозначить, обнародовать ход дела в растениеводстве Дальстроя по опыту не только станции, но и всех совхозов. Небольшие работы в Сусумане оказались фактором спасительным, дела эти хоть как-то ограждали молодую сельхознауку Колымы от унижения и разноса на высоком уровне в Магадане.