Александр Алексеев - Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева

— Нездоровится что-то… Доктор прописал ехать на воды, а средств нет. Вот я и переехал сюда… на дешевые воды…

Жил он на садке около года, нанимал за дешевую цену коморку и уверял всех, что жизнь на водах имеет чудесное влияние на его здоровье.

Кто-то разговорился с Прохоровым о газетах.

— Да вы, Осип Осипович, кажется, ничего не читаете?

— Зачем?

— Ну, все-таки, интересно же знать, что делается в Европе?

— А я каждый день бываю в «Европе»[5] и знаю отлично, что там делается!

Был еще у нас актер Фалле, который мне памятен по одному печальному эпизоду, происшедшему в нашей уборной во время представления трагедии «Разбойники».

В одном из антрактов, бутафор подал Фалле пистолета, нужный ему для сцены, как действующему лицу. Он начал с ним проделывать различные эволюции.

— Не шали, — кто-то заметил ему.

— Ничего, не выстрелить…

— Бывали примеры… брось лучше…

— Если кто из вас, братцы, захочет стреляться, то самое лучшее пускать пулю в рот… Вот так…

Фалле вложил дуло пистолета в рот, нажал курок и вдруг последовал неожиданный выстрел. Нас всех передернуло. Фалле упал, изо рта его хлынула кровь.

Пистолет оказался заряженным пыжом. Благодаря недосмотру бутафора и собственной неосторожности, несчастный храбрец поплатился долговременной болезнью и лишился ясности произношения.

Кстати об авторе комедии «Ремонтеры», некоем г.Мирошевском, с которым произошел такой забавный казус. Он созвал через начальство всю драматическую труппу на сцену Александринского театра для слушания его произведения, сказать к слову, очень плохенького, не выдерживающего никакой критики. Читать комедию взялся сам автор. При его монотонном чтении пьеса еще более теряла занимательности, но сам он своим чтением так увлекся, что не замечал сперва сдержанных улыбок слушателей, потом откровенного смеха их и, наконец, их поочередного исчезновения из театра. Порыв же увлечения его сдержал сторож, невольный свидетель всей происшедшей сцены; он степенно подошел к чтецу и, подавая ему ключ от выходной двери, сказал:

— Барин, вот ключ, — когда кончите, так заприте!

VI

Поездка в Москву. — Знакомство с московскими артистами. — Д.Т. Ленский. — Его остроты.

Наслышавшись много похвального про московскую труппу, я возымел непременное желание побывать в Москве и самолично проверить рассказы знакомых театралов. Я выпросился у дирекции в месячный отпуск и поехал в Белокаменную. Железных дорог тогда еще не существовало, и мне пришлось тащиться в дилижансе около недели.

Приехав в Москву, прежде всего я пошел представиться директору московских театров, Михаилу Николаевичу Загоскину, который принял меня очень любезно и предоставил мне свободный вход в театр Петровского парка, так как время было летнее и вся труппа Малого театра играла по обыкновению на дачной Петровской сцене.

Мне привелось быть на первом дебюте Прова Михайловича Садовского, выступавшего в водевилях «Любовное зелье» и «Дезертир». Чуткая московская публика с первого выхода оценила артиста по достоинству; прием ему был оказан радушный. Я был за кулисами и видел, как сами актеры восторгались его талантливой игрой…

Во время своего недолгого пребывания в Москве, я познакомился с Щепкиным, Ильей Вас. Орловым, Мочаловым, Живокини, Самариным, а так же и с Михаилом Андреевичем Максимовым, суфлером Малого театра, а впоследствии актером Александринской сцены. Особенно хорошее впечатление произвела на меня актриса Репина, лучшая сила тогдашнего персонала московской труппы. Она играла с замечательной простотой и чувством; вместе с нею переживал зритель все перипетии героини пьесы.

Наибольшей симпатией публики в то время пользовались Щепкин и Живокини. Мочалов имел тоже громадный успех, но его поклонники разбивались на парии, так что такого единодушия в восторгах от его действительно высоко-талантливой игры не было, как от игры Щепкина или Живокини… Живокини был комик, Мочалов— трагик, между тем в даровании того и другого было нечто общее: Живокини заставлял публику смеяться до слез, а Мочалов производил на нее такое потрясающее впечатление своим гением, что она плакала до истерического хохота…

С Ленским я был уже знаком, и потому мы встретились с ним, как старые товарищи. В сущности ему я и обязан знакомством с московскими актерами, которым он меня любезно представил и не по заслугам расхвалил.

Его бесчисленные остроты были в моде и передавались из уст в уста по всей Москве. Меткость и удачность его эпиграмм и экспромтов порождала даже личных врагов, крупные недоразумения и непримиримые размолвки, между тем Дмитрий Тимофеевич не имел злого сердца и все, что срывалось с языка его, было не намерением кого либо обидеть, а только ловко подхватить. Многие остроты были так неожиданны для самого Дмитрия Тимофеевича, что он почти тотчас же сам раскаивался в них.

Ленский был приглашен Ильей Васильевичем Орловым на свою свадьбу. В церкви, при венчании, была масса народу, принадлежавшая в большинстве к артистическому Миру. Дмитрий Тимофеевич был в тот день очень весел и особенно остроумен, остроты и каламбуры так без перерыва и срывались с его языка. Окружавшие Ленского хохотали без умолку, обращая на себя общее внимание. Когда венчание было окончено, Дмитрий Тимофеевич вместе с другими подошел к новобрачным и вместо обычного поздравления произнес экспромт:

Илья, Васильев сын, Орлов,Женился для приплода.Досмотрим же ребятОрловского завода!

Как-то, проходя мимо Большого театра, где шла чуть не в сотый раз репетиция «Аскольдовой могилы», Ленский остановился с хористами, вышедшими во время антракта на театральный подъезд покурить.

— Что репетируете?

— Могилу.

— Которая же это у вас проба?

— Восемьдесят третья.

— Ну, значить, завтра вы будете дураки восемьдесят четвертой пробы.

В сороковых годах был командирован из Петербурга в Москву наш непризнанный трагик Толченов. Он должен был выступить перед москвичами в нескольких сильных ролях своего классического репертуара. При первом и не совсем удачном дебюте его, у Дмитрия Тимофеевича спрашивают мнения о гастролере.

— Много у нас добра своего, — ответил Ленский, — а тут еще прислали Толченова.

Бывший калязинский предводитель дворянства Л.А. Р-ский имел страсть к вокальному искусству. Он в молодости имел голос и учился одно время в Италии; в позднее время жизни, разумеется, голос пропал, но манера петь сохранилась, что при его особенной охоте услаждать слушателей своим пением было очень забавно. Недостатки своих голосовых средств Р-ский заменял уморительными ужимками, мимикой и театральной жестикуляцией. По этому поводу Ленский однажды сказал: