Юрий Емельянов - Хрущев. Смутьян в Кремле

Хрущев игнорировал обстоятельства написания письма Лениным. Он умалчивал, что в это время Ленин был тяжело болен, а его душевное равновесие было нарушено. Хрущев ничего не говорил о том, что Политбюро ЦК поручило взять под контроль лечение Ленина Сталину, как наиболее близкому к нему человеку из руководства. Хрущев умалчивал, что обвинения Сталина в грубости провоцировались Крупской, которая была измучена затяжным и серьезным недугом Ленина, с одной стороны, а с другой стороны, болезненно воспринимала любой контроль за лечением ее мужа. Хрущев вольно использовал отдельные цитаты из ленинских писем для того, чтобы утверждать, что Ленин пророчески разглядел отвратительные черты характера Сталина и их усиление в будущем.

К этому времени споры вокруг «Письма к съезду» Ленина уже были забыты. Мало кто помнил, что сам Сталин цитировал наиболее обидные для него строки из этого письма в своем выступлении от 23 октября 1927 года. Хрущев же создавал впечатление о том, что он впервые знакомил своих слушателей с «завещанием» Ленина. Он создавал впечатление о том, что предложение Ленина об отставке Сталина с поста Генерального секретаря было скрыто. Не объяснял Хрущев и то обстоятельство, что в 1922 году, когда Ленин писал свое письмо, пост Генерального секретаря не считался главным постом в партии, а предлагавшаяся Лениным мера не влекла опалы Сталина, а объяснялась лишь его желанием предотвратить обострение разногласий в руководстве партии. Хрущев умалчивал и о том, что после ознакомления делегатов XIII съезда с «Письмом к съезду» Сталин подал в отставку, но она не была принята.

Характеризуя Сталина, Хрущев утверждал, что тот «абсолютно не терпел коллективности в руководстве и в работе», «практиковал грубое насилие по отношению ко всему, что противоречило его мнению, но также и по отношению к тому, что по мнению его капризного и деспотического характера, казалось, не соответствовало его взглядам». Хрущев уверял, что «Сталин действовал не методом убеждения, разъяснения и терпеливого сотрудничества с людьми, а путем насильственного внедрения своих идей и требования безусловного к себе подчинения. Тот, кто выступал против такого положения вещей или же пытался доказать правоту своих собственных взглядов, был обречен на удаление из числа руководящих работников, на последующее моральное и физическое уничтожение».

Следует учесть, что в то время воспоминаний очевидцев о Сталине почти не было. Лишь после отстранения Хрущева от власти появились воспоминания, на основе которых можно было достаточно полно воссоздать наиболее типичные черты характера Сталина и стилъ его деловой активности. Благодаря таким воспоминаниям стало ясно, что, вопреки словам Хрущева, Сталин стремился к обеспечению максимальной коллегиальности в работе, очень ценил оригинальные суждения, не терпел тех, кто поддакивал ему и, напротив, порой поощрял острые споры.

Уже на закате своих дней Микоян, поддержавший Хрущева в его нападках на Сталина, да и сам Хрущев, фактически признали абсурдность обвинений Сталина в нетерпимости к иным мнениям. Вспоминая свое участие в заседаниях со Сталиным, Микоян писал: «Каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы… встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были явно ему не по душе. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда, убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».

Было известно, что Хрущев, в отличие от Микояна, избегал вступать в споры со Сталиным, и поэтому его заявление о нетерпимости Сталина к чужим мнениям могло прикрывать его склонность постоянно поддакивать Сталину. И все же даже он в своих воспоминаниях признал, что, когда доказывал Сталину «свою правоту и если при этом дашь ему здоровые факты, он в конце концов поймет, что человек отстаивает полезное дело и поддержит… Бывали такие случаи, когда настойчиво возражаешь ему, и если он убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения и примет точку зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество».

Более того, различные свидетели, которые могли сравнивать стиль работы Сталина и Хрущева, отмечали, что, в отличие от Сталина, Хрущев проявлял нетерпимость к чужим мнениям, самоуверенность и самодовольство. Как это нередко бывает, Хрущев был слеп к своим недостаткам, но был готов обвинить других людей в собственных слабостях. При этом яростное изобличение этих пороков создавало у него иллюзию, что он надежно от них избавлен. На XX съезде Хрущев объявил, что нетерпимость Сталина к чужим мнениям была главным свойством его характера, ставшая причиной многих тяжелых последствий для советской страны. Созданное советской пропагандой идеализированное представление о Ленине Хрущев противопоставлял сугубо негативному образу Сталину, утверждая, что «ленинские приемы были абсолютно чужды Сталину».

В то же время Хрущев был готов полностью оправдать жесткие методы управления Ленина в годы Гражданской войны. Он говорил: «Владимир Ильич не допускал никаких компромиссов, когда он имел дело с врагами революции и рабочего класса и, когда это было необходимо, применял самые решительные методы. Вспомните только борьбу В.И. Ленина с эсэровцами – организаторами антисоветского восстания, с контрреволюционным движением кулаков в 1918 году и др., когда Ленин безо всякого колебания применял самые суровые меры подавления врагов». Не осудил Хрущев и методы, применявшиеся властями во время коллективизации крестьянства в 1920-е – 1930-е годы. Осуждению Хрущева подверглись лишь репрессии середины 1930-х годов, затронувшие прежде всего партийных руководителей. При этом Хрущев использовал широко распространенное в ту пору идеализированное представление о том, что советское общество свободно от каких-либо острых внутренних противоречий. Хрущев исходил из невозможности конфликтов внутри советского общества, и он объяснял жестокость того времени исключительно злой волей Сталина, заявляя: «Является абсолютно ясным, что здесь Сталин, в целом ряде случаев, проявил свое нетерпимое отношение, свою жестокость, злоупотребление властью».

Не замечая, что его доклад, в котором осуждался культ личности, должен был исходить из того, что движущей силой исторического развития являются общественные силы, а не отдельная личность, Хрущев сваливал вину исключительно на Сталина. «В чем же причина, что массовые репрессии против активистов начали принимать все большие и большие размеры после XVII партийного съезда?»– спрашивал Хрущев и отвечал: «В том, что в это время Сталин настолько возвысил себя над партией и народом, что перестал считаться и с Центральным комитетом и с партией… Сталин думал, что теперь он может решать все один, и все, кто ему еще были нужны, – это статисты; со всеми остальными он обходился так, что им только оставалось слушаться и восхвалять его».