Анатолий Терещенко - Женское лицо СМЕРШа

— Как вы попали из Горького под Сталинград?

— Дивизии армии погрузили в эшелоны и направили в сторону Сталинграда. Остановился наш состав в степи. Спешились и пешком 36 шли до Калача. Было очень жарко. Многие, в том числе и я, сапогами натерли ноги до крови. Под Калачом попали под такой обстрел, что думала не выберусь живой. Гул, взрывы, дым, стоны раненных, ржанье покалеченных лошадей, обезумевшие лица контуженных и кровавые останки людей — и наших, и немцев на земле и даже на крышах домов и ветвях деревьев. Наших павших военных, к сожалению, было больше. Это все война…

А потом Сталинград, ничего нового вам сказать не могу. Об этой эпопее уже написано столько, что мне неудобно повторяться, кроме того, что на берегу Волге, в этом Сталинградском пекле погиб мой отец Васильев Иван Павлович. Царство ему небесное! Не встретилась с ним, а ведь могла…

— Какие фронтовые пути-дороги вас встретили после Сталинграда?

— Меня направили на трехмесячные курсы шифровальщиков в Москву. Они тогда располагались в этом здании, где мы с вами сегодня находимся. Отучилась тут положенный срок и сразу же была направлена секретарем-шифровальщицей особого отдела НКВД, а после 19 апреля 1943 года — отдела контрразведки СМЕРШ, 3-го гвардейского танкового Котельниковского корпуса 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова. С сослуживцами прошла дорогами Украины, Белоруссии и Прибалтики. Запомнила имя командира нашего корпуса, — генерал-майор Вовченко Иван Антонович.

Помню в Белоруссии, в районе Молодечно, у одной из деревень случилось ЧП. Отдел перемещался на новые позиции. Секретке выделили вездеход-амфибию. Машина мощная, готовая ездить по бездорожью и плавать по воде.

При подъезде к реке Уша «закипел», а потом и загорелся двигатель. Стали тушить пламя, но не тут-то было. Машина вспыхнула факелом.

Взвод охраны стал срочно выгружать сейфы из полюбившегося нам вездехода. Побежала искать помощи. В одном доме веселилась компания. Среди офицеров я увидела знакомого корпусного прокурора. Он был пьян. Все равно я у него попросила помощи — секретные ведь документы, а немцы на том берегу. Он что-то промямлил невразумительное. Тогда с командиром взвода мы решили задержать машину то ли его, то ли какого-то другого офицера и доставили документы в назначенный пункт.

В конце войны была направлена секретарем-шифровальщицей в отдел контрразведки СМЕРШ 29-го танкового корпуса 5-й танковой армии.

Войска корпуса принимали активное участие на Курской дуге. Особенно запомнились бои во встречном сражении под Прохоровкой. Наша пятая армия под руководством Ротмистрова была на острие атак немцев. Как сейчас помню, в середине июля сорок третьего года уперлись лбами две броневые силищи — немецкая и советская. Фашистам не удавалось захватить Прохоровку, прорвать оборону наших войск и выйти на оперативный простор, а нашим войскам никак не удавалось окружить группировку противника.

И вдруг, это случилось 12 июля 1943 года, земля заходила ходуном от артиллерийско-танкового огня с обеих сторон. В единоборстве встретились броневые машины. Они были похожие на громадных черепах, ползущих друг на друга и также неуклюже по-черепашьи переворачивающихся на свои броневые панцири. Горела сталь, как дерево. Сотни костров с густым черным и едким дымом заволокли пространство боя.

— А как действовали военные контрразведчики вашего отдела?

— В наш особый отдел СМЕРШа 29-го танкового корпуса то и дело приезжали с докладами начальству оперативники. Получали инструктажи и тут же отправлялись на поле брани. Я замечала тогда, что все они были в пыли, чумазые, пропитанные пороховыми газами. Они сражались на передовой не только своим специфическим оружием, но и огневым.

— Были ли смертельные случаи со стороны ваших сотрудников?

— А как же, с любого сражения кто-то не возвращался, погибал. В том аду у нас погибли трое.

— А чем вы, Мария Ивановна, были загружены в тот период?

— Работы было много: тут и регистрация секретных документов, и отправка шифровок, и раскодирование входящих шифротелеграмм, и сохранность секретного делопроизводства. Гарантии не было, что мы не попадем в окружение. Но все-таки была уверенность, что после Сталинграда на Курской земле мы выстоим.

— После самой битвы, какое впечатление оказали на вас детали и панорама этого грандиозного сражения?

— Впервые я почувствовала запах горелой стали, пылающей брони. До этого не было такого ощущения. Танки горели, как спички. Теперь после боев они стояли покореженные, перевернутые, с разорванными гусеницами и снесенными башнями и остывшими. Серо-грязные их тела с налетом пыли казали жуткое зрелище. Вокруг валялись в неестественных позах застывшие наши и немецкие воины. Тошнотворный запах от разлагающихся трупов людей и лошадей не давал полной грудью вдохнуть воздух. Поэтому мне казалось, наверное так оно и было, организм испытывает кислородное голодание. За сутки животы падших лошадей от жары раздувались до неимоверных размеров. Потом они лопались сами по себе, обдавая округу зловонием, если кто-либо из солдат не протыкал эти огромные пузыри штыком.

Не забыть мне Курской битвы никогда…

— А дальше, на каких баталиях вам пришлось побывать?

— Наша 5-я танковая армия и ее 29-й танковый корпус участвовали в Белгородско-Харьковской стратегической операции, вели бои по расширению плацдарма на реке Днепр юго-восточнее города Кременчуг, сражались в Корсунь-Шевченковской наступательной операции. Потом были Белоруссия, Литва и Восточная Пруссия.

Многие эпизоды забылись, сколько воды утекло!

В Белоруссии видела, как пострадало местное население от немцев. Одни печные трубы стояли по хуторам, деревням и селам. Домов нет, стен нет, а печи курятся вовсю. Возле них крутятся бабы да копошатся детки.

Видела, как из леса привели к нам в отдел те же бабы с вилами наперевес «пленного» полицая — местного предателя, прятавшегося в лесу от народного гнева. Привели поколотого, но самосуда не дали мы им осуществить. Судили на месте военно-полевым судом — шлепнули. А в другом районе видела аналогичную картину. Того по приговору правого и скоротечного суда вздёрнули — повесили. Это всё лики войны.

Помнится на границе Белоруссии и Литвы наткнулись наши оперативники на логово «лесных братьев». Жестокие были националисты. Много нарубили «красной капусты» — так они называли свои жертвы из числа наших военнослужащих, советского и партийного актива, евреев. Привели их тоже в отдел. Разные и они были. Одни переживали. Просили пощадить, другие смотрели волками на нас.