Дмитрий Табачник - Петр Столыпин

Хотя Столыпин и не был профессионалом в вопросах политического сыска (данное направление работы в условиях революционного кризиса в силу понятных причин было в работе МВД абсолютным приоритетом), его как руководителя очень высоко оценивали даже наиболее опытные жандармские деятели. Он сделал все возможное, чтобы вникнуть в совершенно новую для него сферу деятельности и считал своей опорой не просто профессионалов, но людей, имевших гражданское мужество не приукрашивать свои донесения о положении дел. Например, генерал Александр Васильевич Герасимов, имевший заслуженную репутацию не только одного из наиболее авторитетных охранников империи, но и человека, который никогда не боялся отстаивать собственную позицию перед самым высоким начальством, писал о своем шефе: «Работа под руководством последнего принадлежит к самым светлым, самым лучшим моментам моей жизни… Уже во время первого свидания Столыпин произвел на меня самое чарующее впечатление как ясностью своих взглядов, так и смелостью и решительностью выводов. Он знал обо мне от Дурново и потребовал, чтобы я представился ему немедленно после вступления его в должность. Прием длился, наверное, около часа. Я сделал обстоятельный доклад о положении дел в революционных партиях. Столыпин просил меня сноситься с ним по всем делам, касающимся политической полиции, непосредственно, минуя Департамент полиции. Он хотел, чтобы я делал ему доклады по возможности каждый день. И действительно, почти ежедневно после 12 часов ночи я приезжал к нему с докладом, и если меня не было, он обычно звонил и справлялся о причинах моего отсутствия».

А один из близких сотрудников министра – редактор правительственной газеты «Россия», действительный статский советник Сергей Николаевич Сыромятников впервые сравнил его с Отто фон Бисмарком (впоследствии слова о «русском Бисмарке» в качестве характеристики Столыпина станут общим местом): «Если Бисмарка называли железным канцлером за его политику, то гораздо правильнее можно назвать Столыпина железным министром за его силу воли и за его самообладание. Иногда только загорались его глаза, когда он слышал о какой-нибудь вопиющей несправедливости».

Но несмотря на общепринятое представление о том, что для Столыпина основным было силовое подавление революционных выступлений, этим его работа в МВД далеко не исчерпывалась. При всей важности вопроса борьбы с революционным террором для министра внутренних дел (фактически министра всей внутренней политики) крайне важно было все-таки попытаться достигнуть понимания с либеральной оппозицией и объединиться вместе с ней против радикально революционных элементов.

Столыпин не понимал отсутствия сколько-нибудь четкого курса у Горемыкина и считал, что тот представляет положение дел императору в неоправданно оптимистическом ключе. По мнению шефа МВД, другого выхода в сложившейся ситуации, чем роспуск не желавшей идти ни на какие компромиссы с властью I Думы, больше не было.

Однако Столыпин все же не считал, что роспуск Думы сам по себе решит все вопросы и будет автоматически означать установление стабильности в империи. Он чувствовал себя, по его собственным словам, «первым в России конституционным министром внутренних дел». Столыпин полагал, что сначала надо все же попытаться договориться с кадетами (игравшими ключевую роль в либеральной оппозиции) о создании коалиционного правительства, и с этой целью, после получении согласия Николая II, начал конфиденциальные переговоры с лидером Партии народной свободы Павлом Николаевичем Милюковым и наиболее видными лидерами либеральной оппозиции Дмитрием Николаевичем Шиповым, графом Петром Александровичем Гейденом, князем Евгением Николаевичем Трубецким и рядом других.

Впрочем, большинство этих встреч заведомо не могло принести результата. Почти все деятели либеральной оппозиции были уверены в своей скорой победе и считали, что с правительством договариваться не имеет никакого смысла. Тот же Милюков, вспоминая о встрече с министром внутренних дел, писал об этом вполне откровенно: «Я застал у Столыпина, как бы в роли делегата от другого лагеря, А. П. Извольского (министр иностранных дел Александр Петрович Извольский. – Авт.). Но в Совете министров Извольский не имел влияния – и присутствовал в качестве благородного свидетеля… А в намерения Столыпина не входило дать мне возможность высказаться по существу. Он только выискивал материал для составления обвинительного акта (необъективность данного суждения Милюкова очевидна. – Авт.)…

Результат этой беседы оказался именно таким, как я и ожидал. По позднейшему официальному заявлению, «разговор этот был немедленно доложен его величеству с заключением министра внутренних дел о том, что выполнение желаний к. д. партии могло бы лишь самым гибельным образом отразиться на интересах России, каковое заключение было его величеством всецело одобрено». Очевидно, для этого вывода меня и приглашали «по поручению государя» и по изволению Столыпина».

Глава конституционных демократов не рассказал о еще одной важной составляющей части его беседы со Столыпиным, хотя она во многом объясняет дальнейшие действия министра. Когда Петр Аркадьевич высказал вполне обоснованное мнение о том, что передача должности министра внутренних дел кадетам будет иметь катастрофические последствия, так как сейчас необходимо принимать самые жесткие меры, то Милюков отмел это предостережение:

– Этого мы не боимся. Правительство определенно заявит революционным партиям, что они имеют такие-то и такие-то свободы, перейти границы которых правительство им не позволит. Досюда – и ни шагу дальше! А если бы революционное движение разрослось, то думское правительство не остановится перед принятием самых серьезных и решительных мер. Если надо будет, мы поставим гильотины на площадях и будем беспощадно расправляться со всеми, кто ведет борьбу против опирающегося на народное доверие правительства.

После этого, рассказывая о прошедшей встрече, Столыпин произнес:

– Толку из всех этих переговоров не выйдет. Однако в последних словах Милюкова имеется мысль. Гильотины не гильотины., а о чрезвычайных мерах подумать можно.

Милюков тогда не смог понять, что минимальные уступки со стороны оппозиции могли привести к достижению исторической договоренности и созданию коалиционного правительства.

Столыпин теперь уже без всяких оговорок активно отстаивал ту точку зрения, что иного пути остановить революционизирование страны, чем роспуск Думы, не существует. На заседании Совета министров он инициировал единогласно поддержанное всеми членами правительства обращение к императору распустить Государственную думу. Одновременно совершенно измученный Горемыкин, понимавший, что он не сможет «железной рукой» подавить революционные выступления, заявил, что с роспуском парламента уходит в отставку. Премьер поставил вопрос об образовании нового кабинета, что также было поддержано всеми министрами.