Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия

Это решение, не исключено, принималось под давлением французских партнеров (банк «Сосьете женераль» и др.), которые владели концерном «Продуголь» (65 процентов добычи донецкого угля) и концерном «Продамет» (свыше 84 процентов производства толстого и тонкого сортового железа). К 1914 году 55 процентов российских ценных бумаг принадлежали иностранному капиталу — на деловом языке это называется «обладание контрольного пакета».

При этом надо учесть, что экономика России являлась полем постоянного соперничества между разными группами зарубежного капитала, из которого на долю стран Антанты (Франция, Англия, Бельгия, США, Италия) приходилось 75 процентов, а на долю германских и австро-венгерских всего 20 процентов. Поэтому понятно, на чьей стороне в итоге оказалось и политическое преимущество.

Ошибку российского руководства можно назвать неосознанной, так как многоукладность отечественной экономики, в которой технологические уклады столетней (технологическое ядро — текстильная промышленность, текстильное машиностроение, водяной двигатель и т. д.) и пятидесятилетней давности (паровой двигатель, железнодорожное строительство, машиностроение, пароходостроение, угольная промышленность, черная металлургия), «не носила воспроизводящего характера и быстро преодолевалась в результате опережающего расширения производств третьего и становления базисных технологий четвертого технологических укладов в конце XIX и начале XX века»{25}.

Экономику России уже во многом начинали определять третий технологический уклад (электротехническое и тяжелое машиностроение, производство и прокат стали, линии электропередач, неорганическая химия) и его «наследник», четвертый (автомобилестроение, тракторостроение, цветная металлургия, производство товаров длительного пользования, органическая химия, производство и переработка нефти). Ошибка российского правительства заключалась в недальновидной промышленной политике, выразившейся, например, в избыточном налоговом давлении на нефтепереработку, из-за чего выгодным было использовать нефть исключительно как топливо{26}.

Переход же британских боевых кораблей на новые двигатели дал увеличение в скорости и радиусе действия. Единственное неудобство заключалось в том, что нефть добывали не в Англии, а в Персии. А именно туда, на Ближний Восток, была нацелена германская экспансия. Поэтому чем активнее продвигались немцы на Балканах и в Турции, тем очевиднее становилась угроза английским, французским и российским интересам в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. Отметим, пользуясь подходами Громыко, что борьба за нефть была одним из важнейших факторов в стратегии Гитлера во Второй мировой войне. (Борьба за ближневосточную нефть стала доминантой XX века). А что касается начала века, то Первая мировая война отразила противостояние двух технологических укладов и стала войной нефти против угля, в которой вышли победителями не Британская, не Российская и не Германская империи, а технологически более современная — Соединенные Штаты.

Мировая война стала водоразделом между историческими временами. Ее участники планировали окончить боевые действия через несколько месяцев, однако война продлилась долгие четыре года, в течение которых были применены новые формы межгосударственной борьбы. Фактически эта индустриальная война ознаменовала изменение в содержании исторического процесса, то есть с нее и началась эпоха, именуемая XX веком. Оказалось, что эта война за передел мира будет вестись в различных формах все столетие. Как символ непрерывности будущих потрясений надо рассматривать письмо американского посла в Лондоне Пейджа президенту США в связи с началом войны. Он писал, что «вся Европа (в той мере, в какой выживет) обанкротится, а мы станем безмерно сильнее финансово и политически»{27}.

И разве не прав оказался американский посол? Зато другие были не столь прозорливы.

В сентябре 1914 года канцлер Бетман-Гольвег назвал цели Германии в войне: создание «Срединной Европы» под эгидой Германии, объединение стран германского блока в банковский и таможенный союз с Италией, Швейцарией, Бельгией, Голландией, балканскими государствами. Реализация этих задач предполагала создание общих вооруженных сил. Россию следовало отодвинуть от немецких границ, она должна вернуться к допетровским границам и от нее должны быть отчленены территории, населенные национальными меньшинствами. В 1914—1916 годах под эгидой Германии создавались многочисленные национальные бюро и комитеты. Был выработан план «Лига нерусских народов России», стимулировались центробежные тенденции и «революционизирование» России. Через Лигу оплачивалась работа некоторых журналистов стран Антанты, публиковавших выгодные для Германии статьи о России.

Планы России выглядели так. Овладение Проливами, контроль над Константинополем; присоединение турецкой Армении и Курдистана; присоединение немецкой и австрийской частей Польши и создание автономного польского государства в границах Российской империи. Великобритания и Франция должны доминировать на Западе, Россия — в Восточной Европе, а между ними — урезанная, ослабленная Германия. Российское руководство объявило, что не намерено проводить против нее внутренних подрывных действий. Австро-Венгрия теряла Боснию, Герцеговину, Далмацию и Северную Албанию, которые должны были присоединиться к Сербии. Болгария должна была получить часть Македонии. Греция и Италия — разделить Южную Албанию. Англия, Франция и Япония — разделить германские колонии. Чехия должна была стать независимой. (Как видим, обе стратегии впоследствии были осуществлены — одна в постсоветский период, другая — в советский.)

Николай II говорил: «Главное — уничтожение германского кошмара… в котором Германия держит нас уже более сорока лет. Нужно отнять у германского народа всякую возможность реванша»{28}.

Это был колоссальный геополитический план, требующий огромных перенапряжений и жертв. Было ли к ним готово население? Насколько он отвечал первоочередным задачам государственного развития? Не могла ли Россия после его реализации стать объектом конкуренции со стороны союзников, как это было перед Русско-японской войной?

Киссинджер подсчитал: «В 1849 году Россия в самом широком плане считалась сильнейшей страной Европы. Через семьдесят лет произошла гибель династии, и страна временно выбыла из числа великих держав. В промежутке между 1848 и 1914 годами Россия была вовлечена в полудюжину войн (колониальные не в счет). Таким не могла похвастаться ни одна великая держава. В каждом из этих конфликтов, за исключением интервенции в Венгрию в 1849 году, финансово-политические потери России намного превышали ожидаемые выгоды…»{29}