Михаил Филиппов - Ян Гус. Его жизнь и реформаторская деятельность

Некоторые боязливые профессора богословия немедленно отправили к архиепископу депутацию из двух докторов богословия, прося запретить объявленный диспут. Архиепископ медлил, и диспут состоялся в присутствии необычайно многочисленной толпы докторов, магистров и студентов несмотря на то, что богословским факультет выставил, в свою очередь, объявление, строжайше воспрещавшее всем бакалаврам участвовать в диспуте.

На этом диспуте Гус произнес несколько замечательных речей; но главным героем дня остался все же не он, а его лучший и вернейший друг, магистр Иероним Пражский. Иероним говорил с таким воодушевлением, что восторгам студентов не было конца. Когда диспут окончился, Иеронима провожала домой еще более многочисленная толпа, чем Гуса.

За этой студенческой демонстрацией последовала другая, более внушительная. Один из придворных короля, Бок, или, по-немецки, Вальдштейн, вздумал предать посмеянию папские повеления. Он устроил шутовскую процессию: посредине сидели на колеснице куртизанки (по некоторым сведениям, это были переодетые студенты), у которых на груди висели папские буллы; впереди и позади шли толпы людей с мечами и кнутами. Процессия двинулась мимо самого архиепископского дворца, подле которого остановилась. Постояв немного, двинулись по всем главным улицам Праги и, достигнув рынка на Новом Месте, устроили костер, на котором торжественно сожгли папские буллы, насмехаясь при этом и над крестовым походом, и над сожжением книг Виклифа.

Король Вацлав посмотрел сквозь пальцы на проделку своего придворного, но на будущее время объявил, что всякое сопротивление папским буллам наказуемо смертью. Это была не пустая угроза. 10 июля 1412 года трое молодых людей из низшего сословия, – Ян, Мартын и Сташко, – вздумали ходить по церквам и во время богослужения оспаривать проповедников, крича, что отпущение грехов папою есть сущая ложь. Их схватили, пытали и, не добившись раскаяния, на следующий день приговорили к смертной казни. Гус ходатайствовал за осужденных; но городские власти, боясь, что отсрочка казни еще более раздражит народ, поспешили с совершением приговора – и головы всех трех осужденных пали на плахе. Во время казни народ хранил молчание; одна женщина принесла чистое полотно, чтобы обернуть тела казненных. Студенты, под предводительством одного магистра, подняли тела и понесли их с пением известного гимна мучеников христианства. “Isti sunt sancti” (это святые). Процессия двинулась к Вифлеемской часовне. Гус лично содействовал погребению казненных. С тех пор враги Гуса прозвали его часовню “Каплицей трех святых”.

Между тем, пражские богословы продолжали интриговать против Гуса. Вновь был затеян спор о 45 тезисах Виклифа, к которым на этот раз присоединили шесть тезисов самого Гуса, требуя, чтобы Гус не смел преподавать их. В этом смысле было даже выхлопотано королевское повеление; но Гус заявил, что король не имеет права нарушать университетской автономии и свободы преподавания.

Во время этих споров некоторые из бывших друзей Гуса, особенно Станислав из Цнойма, окончательно примкнули к противной партии. Гус назвал этих неверных друзей людьми “пятящимися” (cancrisantes, от слова cancer, рак).

Наконец и папа Иоанн XXIII опять дал о себе знать в Праге. Он велел кардиналу Сант-Анджело поступить с Гусом без всякой пощады. Кардинал приказал в случае дальнейшего упорства Гуса повторить против него анафему, при колокольном звоне, с зажжением и погашением свечей. В формуле проклятия было сказано, что отныне никто не должен давать Гусу ни пищи, ни питья, ни приюта; никто не должен сказать ему доброго слова; каждое место, на котором он стоит, подвергается интердикту. Все верные сыны церкви должны хватать Гуса везде, где бы его ни встретили, и выдавать архиепископу или епископу; наконец, Вифлеемская часовня должна быть срыта до основания и уничтожена.

Следует заметить, что пражские городские власти – члены магистрата – были, по большей части, враждебны Гусу[3]. По их подстрекательству 2 октября 1412 года у Вифлеемской часовни собралась толпа буянов, пытавшихся проникнуть в часовню во время проповеди Гуса и произвести там погром. Но сторонников Гуса было в Праге гораздо больше, чем противников. Гуситы стали в оборонительное положение, и противники ушли ни с чем.

Постоянные столкновения гуситов с их противниками сильно беспокоили короля Вацлава. Не решаясь действовать силой против проповедника, приобретшего необычайную популярность, король подослал к Гусу людей, уговаривавших его добровольно оставить Прагу, чтобы положить конец смуте. Король обещал, что разберет дело Гуса по справедливости.

Гус повиновался королю, но крайне неохотно и после продолжительной внутренней борьбы. В конце 1412 года он добровольно отправился в изгнание, опубликовав перед отъездом еще один трактат, в котором апеллировал уже не к папе, а на папу “к Христу как к праведнейшему судье”.

Король Вацлав, при всей распущенности характера, обладал некоторой королевской честью и обыкновенно сдерживал однажды данное слово. И на этот раз он всеми способами старался уладить споры и сделать возможным возвращение Гуса в Прагу. Между тем архиепископ Альбик, чувствуя себя слишком дряхлым, уступил место новому архиепископу Конраду, который в начале 1413 года созвал синод. Гус, разумеется, не мог явиться на синод, но прислал вместо себя одного из друзей. Однако попытка примирения между сторонниками и противниками Гуса не состоялась. Гус прислал несколько кратких и ясных пунктов соглашения; но его бывшие приятели, а теперь враги, особенно Станислав из Цнойма и Степан из Пальча, до того интриговали против Гуса, что наконец сам король Вацлав потерял терпение и хотел изгнать этих интриганов из пределов Чешского королевства. Вообще, при королевском дворе опять взяли верх гуситские веяния. Так, например, король издал патент, установивший в пражском магистрате полное равенство между чехами и немцами: до тех пор немцы преобладали, теперь же многие гуситы проникли в магистрат. Гус все еще оставался в изгнании; но он не терял времени. Он вел обширную переписку со своими пражскими друзьями: давал им советы, поддерживал их в трудные минуты. Чисто отеческая заботливость сказывается в его письмах. Кроме того, Гус за это время написал немало богословских трактатов и, между прочим, главное свое сочинение “Deecclesia” (“О церкви”), написанное им в местечке Козий Градек, отстоящем на 70 верст от Праги. По временам Гус приезжал также в местечко Краковец, где проповедовал. Огромные толпы народа стекались сюда слушать его, приходя из отдаленнейших местностей Чешского королевства. Время добровольного удаления Гуса из Праги оказалось поэтому весьма плодотворным для распространения гуситизма, преимущественно в низших слоях населения, и с этой точки зрения пребывание Гуса вне Праги имеет величайшее историческое значение. Мало-помалу, помимо Праги, возник другой самостоятельный центр гуситизма, находившийся в той самой местности, еще впоследствии возник гуситский город Табор. Да и в самой Праге дело Гуса шло не хуже прежнего. С удалением учителя некоторые ученики привыкли действовать самостоятельнее; враги полагали, что гуситизм окончательно задавлен, но, к их удивлению, оказалось, что число приверженцев Гуса возрастает с каждым днем.