Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева
В академические годы не меньшее значение для Виктора Васнецова имело общение с Ильей Репиным. Они познакомились в 1869 году. Тогда на Илью Ефимовича произвел сильное впечатление графический эскиз Васнецова «Гомер», выполненный как обязательное ежемесячное композиционное задание, сохранившийся до наших дней. Репин, со свойственной ему эмоциональностью и энергией, долго объяснял кому-то из студентов свое понимание васнецовского эскиза, его подлинно эпическое звучание, которое не могла заглушить ни условность академических требований, ни пока еще недостаточный профессионализм художника: многофигурная композиция была убедительно решена. Вокруг графического листа собралось немало заинтересовавшихся происходящим студентов и наконец к Репину скромно подошел высокий юноша с продолговатым лицом, спокойно-глубоким взглядом и светлыми волосами – автор «Гомера».
Виктор Васнецов и Илья Репин сразу же смогли оценить друг друга, первое знакомство стало и началом их крепкой дружбы, сохранившейся на многие годы. Репин всегда (а в молодости особенно) отличался импульсивностью, эмоциональностью, много и возбужденно говорил. Больший контраст, чем являл ему тихий, молчаливо-скромный, несколько скованный Васнецов, было трудно представить. Тем не менее они относились друг к другу с теплотой и уважением, вместе снимали комнату на 5-й линии Васильевского острова, в доме Шмидта.
Их сближали и преданность искусству, и понимание таланта друг друга. Во многом они были очень разными, в том числе в манере работать. Репин всегда оставался открытым, мог неоднократно писать и переписывать свои произведения в присутствии друзей и коллег. Вятич предпочитал работать только уединенно, никому не показывал незавершенных произведений, хотя в ответ на настойчивые просьбы Ильи Репина мог все же сделать исключение: «Не хотел я тебе свою безделку показывать, да разве от тебя отвяжешься…»[64]
Виктор Михайлович позднее без всякого преувеличения замечал: «Считаю долгом сказать, что Репин имел на меня самое большое влияние как мастер…»[65] Действительно, Илья Ефимович давал Васнецову советы в отношении его учебных заданий, а, отправившись в пенсионерскую поездку в Париж, присылал другу письма с ценными рекомендациями по технике живописи. Со временем молодой северянин все более осознавал значимость для себя былинных образов, во многом созвучных традициям родного Вятского края, и стремился к их образной интерпретации. И в этом новаторском начинании друга Илья Ефимович сыграл весьма заметную роль, о чем Васнецов позже писал: «Сильное впечатление оставили чтения былин на вечерах у Репина»[66]. Народные сказания, любимые с детства, теперь воспринимались как живительный исток будущего творчества, отражались пока только в быстрых набросках и эскизах, а через несколько лет станут основой первым произведениям былинно-сказочного цикла.
Васнецов и Репин немало общались с талантливым лингвистом Мстиславом Праховым[67], с которым познакомились у Марка Антокольского, вспоминавшем о Мстиславе Викторовиче так: «Я жадно слушал его; он говорил увлекательно, точно читал из книги. Бывало, придет к нам с Репиным и начнет рассказывать о чем бы то ни было: об истории, об искусстве. О поэзии… Все слушаешь с одинаковым интересом, не силясь запомнить как на лекциях, а речь его, точно мягкая рука, ласкает сознание… Мстислав Прахов посещал нас часто и снабжал нас книгами, преимущественно поэтическими. “Не засушивайте ваш ум слишком, развивайте чувство, орошайте его поэзиею, давайте ему простор, и оно само подскажет вам, что делать”, – говорил он. В это время он собирался писать историю литературы и накупил массу книг. Читал много и русского, в особенности из Пушкина и Лермонтова. Прочитал он мне и свой замечательный труд о “Слове о полку Игореве”, к сожалению, не конченный. Так мы проводили наши вечера… Он был не от мира сего…»[68]
Рассказы Прахова, несомненно, и на Васнецова, и на Репина, отличавшихся не меньшей остротой восприятия, производили неизгладимое впечатление, что в дальнейшем не могло не сказаться на замыслах произведений обоих художников.
Также часто они общались со студентом Академии художеств Архипом Куинджи, будущим выдающимся пейзажистом и талантливым педагогом, которого почитали студенты академии. Он тогда жил в меблированных комнатах Мазановой. Здесь трое друзей проводили вместе вечера, а нередко и спорили до двух-трех часов ночи. Именно к этому периоду относится мастерски выполненный Васнецовым портрет Куинджи, емко отражающий импозантную внешность и незаурядную личность этого человека, силу его характера, энергию, интеллект и талант.
Воспоминания Ильи Репина содержат ценные сведения о напряженном графике занятий в Академии художеств, распорядке его учебного дня. Студентом Репин, как и Виктор Васнецов, полностью посвящал себя освоению профессии, что, несомненно, дает право думать, что их впечатления в целом одни и те же. «Я встал в семь часов утра и после своего чая с черным хлебом был сыт на весь день… Поднявшись во второй этаж, я увидел на одной двери надпись – значилось, что здесь читается, и – и, следовательно, сейчас начнется – лекция всеобщей истории. Я вошел с благоговением. Амфитеатром поднимающиеся скамьи были уже полны сидящими учениками, человек около ста…»[69] Так начиналось утро. Позже, с пяти до семи часов вечера, проходили занятия в рисовальном классе:
«У двери, пока ее отворят, самые прилежные стоят уже прижавшись к ней, чтобы первыми войти к своим номерным местам. Дождались, занял и я после других какое-то место – уже после 150 номеров.
Стояла голова Александра Севера. Ученики всех трех классов, разместившись на круглых амфитеатрах поднимающихся скамеек, сидели полных два часа так тихо, что отчетливо был слышен только скрип карандашей (ну, точно кузнечики трещат), да шумели, разве когда кто-нибудь вместо тряпки стряхивал с рисунка уголь своим же кашне с собственной шеи.
Ну, вот и класс кончен, за пять минут до семи звонят, все бросаются к сторожу, стоящему у выходной двери с большим полотенцем у огромной чашки воды; моют черные от карандашей руки и быстро вытирают грубым полотенцем: скоро оно стало уже темно-серым и мокрым. Еще бы! – вместо мыла берут кусочек серой глинки, которая тут же положена на черепке предусмотрительным сторожем.
Полон счастья и тепла, вдыхая свежесть улицы, я выхожу на воздух. Вот дивный день: от семи часов утра и до семи часов вечера я был так полно и так разнообразно занят любимыми предметами»[70].
По утрам в академических мастерских было полутемно – горел фотоген
