Георгий Гупало - Мы – русские! Суворов: Жизнь, слова и подвиги великого русского полководца А.В. Суворова

– Это как же, дедушка, я знаю. В двенадцать приемов ведь заряжаем.

– «Фитиль на картечь, – продолжал читать дальше старик, – бросься на картечь! Летит сверх головы! Пушки твои, люди твои! Вали на месте! Гони, коли! Остальным давай пощаду! Грех напрасно убивать! Они такие же люди! Умирай за дом Богородицы! За Матушку-Царицу, за Пресветлейший дом. Церковь Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава!..» Вот это, брат, так запомни. Картечь, друг мой, летит вверх, чем ближе ты к ней – тем безопасней, потому через голову хватить. Запомни, как они, значить, фитиль к пушке поднесут, а ты вали смело на пушку, тут уже она твоя, тебя не тронет. Боже помилуй, если сдаются, бить. За что? Вот слушай-ка дальше, что граф нам пишет: «Обывателя не обижай, он нас поит и кормит. Солдат не разбойник». Да, братец, мотай это крепко себе на ус: не разбойник солдат, а защитник Престола и Отечества. Он надежда Государева… Никогда никого не обидь. Корки хлеба, яйца не возьми… Напротив, сам подсоби мужичку, коли по квартирам станешь. Помни– мы его защищаем, а он за нас работает – хлебушка нам дает.

«Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву, молись Богу! От него победа! Чудо богатыри! Бог нас водит, он нам генерал. Ученье – свет, неученье – тьма! Дело мастера боится. И крестьянин не умеет сохою владеть – хлеб не родится! За ученого трех неученых дают. Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай нам десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем! Последнюю кампанию неприятель потерял счетных семьдесят пять тысяч, только что не сто; а мы и одной полной тысячи не потеряли! Вот, братцы, воинское обучение! Господа офицеры! Какой восторг!»

Да, брат, учись. Это Суворов, брат, не зря сказал – за ученого и десять мало… Вот теперь, погляди-ка, на походе сказал: «Патронов не мочить» – ты и уши развесил, а мы, старики, поняли – значит, через реку вброд пойдем, и подвязали патронные сумки повыше… Вот, брат, штука-то!

– А почему, дедушка, – спросил молодой солдат, – нам приказывают подъем делать по петушиному крику и сам Суворов петухом поет? Смешно смотреть, дедушка, генерал, при мундире, и вдруг петухом…

– Смешно. Дурак ты, посмотрю я на тебя. Тут, брат, кругом много ненадежных людей. Узнают, когда мы выступаем, да и ахнут на нас из засады. Вот о часе-то выступления писать в приказе и не годится. По сигналу вставать – неловко, кабы горнист зря не сболтнул. Вот он и надумал. Вставать по петушиному крику. Мы и ждем, да и не знаем, может, в полуночи закричит, а то и до полудня проспим покойно…

– Вот оно что, дедушка. Нет, видно, и правда один-то ты ученый всех нас десятерых неученых стоишь.

Так на привалах подучались солдаты, беседуя сами с собой. А днем шли. Шли скоро, чтобы не дать полякам укрепиться. Поляки пытались остановить несколько раз войска, но Суворов всякий раз успевал разогнать их и быстро продвигался к Варшаве.

Суворов берет штурмом Прагу

Поляки сильно укрепили предместье Варшавы Прагу и порешили лучше умереть, но Прагу не сдавать. Суворов не скрывал от солдат, что дело будет серьезное. Бывало, ведет он в солдатские ряды – и сейчас чуть не весь полк обступит его и жадно слушает каждое его слово.

– Нам, братцы, давно пора на Прагу. Помилуй Бог, пора. Поляки копаются, как кроты в земле.

– Будет приказ, ваше сиятельство, взять – так будет взято, – говорили в рядах.

– Кто сердит, да не силен, тот, ваше сиятельство, козлу брат; другого Измаила не выстроят, а и тому не поздоровилось!

– Смотрите же не плошайте! Орлы! Чудо-богатыри. Бог вас водит, – говорил Суворов, трогал рысью и ехал к другому полку.

И вот подошли к Праге.

Суворов назначил штурм в ночь с 23 на 24 октября 1794 года. Эта ночь сильно напомнила солдатам другую ночь, ночь на берегу Дуная, у Измаила.

Солдаты, как и тогда, были разделены на рабочих, стрелков и людей для штыкового удара. Им был прочтен следующий приказ:

«Полки строятся поротно. Стрелки впереди, с ними рабочие. У рабочих ружья через плечо. Идти в тишине, ни слова не говорить, подойдя же к укреплению, быстро кидаться вперед, приставлять к валу лестницы, а стрелкам бить неприятеля по головам. Лезть шибко, пара за парой, товарищу оборонять товарища: коли коротка лестница – штык в вал, и лезь по нему, другой, третий. Без нужды не стрелять, а бить и гнать штыком; работать быстро, храбро, по-русски. От начальников не отставать. В дома не забегать, просящих пощады – щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. Кого убьют – Царствие Небесное: живым – слава, слава, слава!..» Настала ночь, тихая, но темная, мглистая. Было сыро и холодно. Повсюду зажгли огни. Солдаты надевали чистое белье и молились перед ротными и полковыми образами. В три часа ночи в полной тишине тронулись наши полки. В пять часов утра взвилась ракета, и штурм начался. Поляки не ждали штурма в эту ночь, но защищались отчаянно. Однако и русские, возбужденные словами Суворова, действовали храбро и решительно. Хорошо обученные солдаты ловко подставляли лестницы, повсюду гремели выстрелы и непрерывное русское «ура!»

Пощады не было никому. Суворов опасался, чтобы рассвирепевшие солдаты, занявшие Прагу, не перебежали по мосту в Варшаву и не стали ее грабить. Он приказал разрушить этот мост.

К полудню все было кончено, и только пушки еще громыхали между Прагой и Варшавой.

Удачный штурм Праги навел ужас на поляков.

Подойдя к Варшаве и разбив поляков, Суворов донес, подобно Цезарю:

«Пришел, посмотрел и разбил!»

Они поняли, что с Суворовым все возможно, и не решились оборонять Варшаву, в которой еще было около двадцати тысяч войска. К Суворову приехали переговорщики. Он обласкал их, обещал, что в Варшаве никому не будет сделано никакого вреда, и просил только, чтобы все оружие было выдано.

Переговорщики уехали. Несколько дней мятежники, бывшие в Варшаве, противились ее сдаче, но жители не хотели больше воевать, и 29 октября Варшава наконец сдалась.

Суворов вступил в нее 1 ноября с музыкой, барабанным боем и распущенными знаменами. На конце моста, у въезда в город, его встретили представители города и поднесли ему хлеб-соль и ключи от города на бархатной подушке. Суворов взял ключи, поцеловал их и горячо поблагодарил Бога, что Варшава взята без кровопролития. Потом он слез с лошади и тепло обнялся с представителями города и другими лицами, встретившими его…

Так, в два с небольшим месяца Суворов закончил эту войну, которая могла бы при обыкновенной тогда медлительности в военных делах протянуться многие годы.