Элеонора Филби - Шпион, которого я любила

Однажды утром, после долгого заседания за закрытыми дверьми кабинета Кима, я узнала, что все заседание было посвящено мне. Ким несколько раз спросил, чем я хотела бы заниматься, и я выдвинула две идеи. Меня очень интересовали техника изготовления старорусских лакированных шкатулок (палехских - прим. пер.), впервые появившихся во времена Петра I и еще изготовляемых в двух небольших деревнях под Москвой. Теперь это ремесло исчезало, качество росписей значительно ухудшилось. Эти шкатулки иногда появляются в лондонских антикварных магазинах, но их можно найти также и в ГУМе, и в некоторых магазинах для иностранцев, расположенных в центральных гостиницах Москвы и Ленинграда. Я начала свою коллекцию с двух изящных шкатулок, подаренных мне Кимом. Но прелестные старые росписи, часто вдохновленные классическими русскими операми, исчезали, быстро сменяемые портретами членов правительства.

Я очень хотела съездить в эти подмосковные деревни и изучить их технику. Мне также хотелось принять участие в реставрации старых фресок и икон, которой постоянно занимались во многих русских церквах, поскольку когда-то я целое лето изучала технику фресок в Калифорнии под руководством мексиканского художника Диего Риверы. Кроме того, я хотела побольше узнать об иконах и технике их очистки. Ким выдвинул эти идеи своим русским друзьям, но те не проявили никакого энтузиазма. Они были уверены, что прежде всего я должна выучить язык, чтобы суметь заниматься выбранной мною работой. Я была полностью не согласна. Я занималась со многими иностранными художниками и знала, что языки были не так уж важны.

К концу зимы мы вместе с Кимом начали заниматься русским языком с женщиной-профессором Московского университета, которая приходила к нам домой три раза в неделю. Каждое занятие продолжалось два часа. Начали мы с пылом, но у меня не было таланта к языкам, а Киму они давались легко. Скоро он намного меня опередил, и я начала чувствовать себя совершеннейшей тупицей. Я возненавидела наши совместные уроки. В результате мой боевой дух пропал, я почти ничему не научилась и стала еще более зависимой от Кима. Так что мои шансы на то, чтобы стать самостоятельной, заводить друзей или заниматься работой, которая мне нравилась, свелись к нулю.

Но жить было не скучно. Ранней зимой у наших попугайчиков появилось потомство, и, глядя на вылупившуюся из яйца голубую головку, Ким был возбужден не меньше, как если бы оттуда появился сам Никита Хрущев.

Русские очень любят цветы и выхаживают изо всех сил свои оконные цветники, несмотря на страшные холода. В городе цветы считаются роскошью, и русские выстаивают огромные очереди, чтобы заплатить рубль за один-единственный тюльпан. Цветочные магазины берут с налета в те дни, когда они получают свежие запасы, так что мы держали под наблюдением небольшой магазинчик рядом с нашей станцией метро. Однажды там появился гигантский фикус - как раз то, что требовалось для пустого угла в нашей гостиной. Но продавщица сказала, что фикус не продается, а предназначен только для декорации. Ким был настойчив и, в конце концов, убедил директора расстаться с его приобретением. Несмотря на размер и вес, Ким обхватил фикус обеими руками и, пошатываясь, добрел до дома. Фикус стал источником нашей гордости и радости на несколько месяцев, пока он неожиданно не начал чахнуть и совсем завял.

Пиком каждой недели были наши поездки на Главпочтамт, где у Кима был свой почтовый ящик номер 509. На дорогу уходило от тридцати до сорока минут на метро, включая пересадку. Мы бывали очень огорчены, если в ящике ничего не было. Но русские начали беспокоиться, что какой-нибудь агент, зная номер ящика, может проследить нас до дома. В результате они устроили так, что вся наша почта переправлялась в почтовое отделение рядом с нашим домом. Это было и безопаснее, и намного удобнее, поскольку Анна могла зайти туда по дороге в квартиру.

Нашим огромным наслаждением и отдыхом была музыка. Мы были постоянными клиентами магазина пластинок на улице Горького. У Кима была большая коллекция русских опер и красноармейских маршевых песен. Мы редко пропускали представление в Большом театре или во Дворце съездов. Однажды, на концерте камерного ансамбля Баршая в консерватории, мы мельком видели английского посла сэра Хамфри Тревелина, которого мы оба очень уважали. Я часто спрашивала себя, заметил ли он нас. Последний раз мы встречались с ним на завтраке в Бейруте в честь отца Кима, знаменитого исследователя Ближнего Востока Джона Филби, за несколько дней до его смерти в сентябре 1960 года. В Москве я несколько раз видела проезжавший по улице автомобиль сэра Хамфри, и мне ужасно хотелось остановить его. Но что я могла сказать английскому послу? Я знала, что его официальный пост и личный кодекс чести не позволят ему тратить время на изменников.

Я потратила много месяцев, делая нашу квартиру более комфортабельной. У одной стены я расположила секцию из четырех частей, где находились радиоприемник, проигрыватель и магнитофон. Там же были ящики для альбомов, папок, принадлежностей для рисования и многочисленные полки с коллекцией археологических находок, собранных на Ближнем Востоке, и других сувениров из Южной Америки, Мексики, Испании и Турции.

В начале июня мы вернулись в Москву из месячной поездки вниз по Волге до Астрахани, чувствуя себя здоровыми и отдохнувшими. Сергей встретил нас на набережной с замечательной вестью: наше долгожданное имущество наконец-то прибыло из Бейрута в Россию и мы могли его получить. Вместе с Сергеем мы отправились на склад, где получали свои посылки дипломаты и другие иностранцы. Наш контейнер, на котором было крупно написано ФИЛБИ, стоял рядом с ящиком, где находились вещи американского журналиста, только что высланного из СССР.

Наш контейнер был таким огромным, что пришлось открыть его прямо на улице у входа в наш дом. Небольшая группа бабушек, наблюдая одним глазом за своими внуками, созерцала с большим любопытством распаковку моего бахрейнского сундука, бронзового подноса, восточных ковров, пятидесяти картин, всевозможных маленьких столиков и большой коллекции всяких предметов домашнего обихода. Сам контейнер мы продали под гараж, поскольку дерево стоит в Москве очень дорого и его трудно было достать. К этому времени наша квартира начала терять свой суматошный вид и стала все больше походить на наш старый дом в Бейруте. В бывшей столовой я устроила себе студию, а гостиная расцвела и ожила с помощью цветов, книг и птиц.

Когда мне понадобилось развесить картины, я позвонила управдому и попросила его прислать рабочих, чтобы вбить гвозди в цементные стены. В тот же вечер пришли два человека, которым Ким, пребывавший в товарищеском настроении, предложил перед работой выпить немного водки. Это была ошибка. Почти ни один гвоздь не попал в мои отметки. Зато через два часа, выпив еще одну бутылку, рабочие сумели правильно вбить все гвозди и развесить по местам все картины.