Алексей Варламов - Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

И все же из дневников ранних лет и писем обоих влюбленных встает очень любопытный и вполне ощутимый образ.

Знакомство с Варварой Петровной Измалковой произошло ни в какой не в тюрьме, а благодаря пришвинской приятельнице Анне Ивановне (?) Глотовой, замужней даме, которая переживала в ту пору тяжелую драму в личной жизни, уходила и возвращалась к мужу, и немолодой студент играл роль посредника в отношениях между супругами. Она приятельствовала с Варей, а само действие происходило в каком-то парижском пансионе. Двое земляков непринужденно беседовали на родном языке, на столе стояли в вазе красные цветы. Пришвин потихоньку оторвал большой лепесток и положил девушке на колени…

Однако дальше целомудренного жеста их отношения не пошли. Они посещали вместе театр, много говорили, и Варвара Петровна признавалась, что не смогла бы жить в России среди мужиков (к чему готовился Пришвин), он приводил в ответ умозрительные доводы, потом провожал домой, философствовал, рассуждал о Канте, а однажды сделал ей замечание, когда в конке оказался усталый потный рабочий и дамы, зажав носы, демонстративно вышли на площадку.

— Даже если б я был аристократом, то не позволил бы себе так оскорблять рабочего.

— Я не думала, что вы такой глубокий, — ответила она, смутившись и покраснев.

И в этот момент он понял, как сильно любит ее.

Отчего они расстались? Если верить роману, Инна хотела от Алпатова положения в обществе, за которым он и отправляется в Петербург, где знакомится с ее отцом, урожденным Чижиковым, а потом получает от девушки решительное письмо, выдержанное в телеграфном, отрывистом стиле:

«Слишком уважаю, чтобы отдаться жалости. Прошу, не пишите больше. Я теперь все разглядела, все поняла: мы говорим на разных языках, нам не по пути. В этот раз твердо и решительно говорю: нет».

Так было в романе. Из пришвинских же дневниковых записей история получается иная. Девушка нашла что-то обидное в одной из его записок, они объяснились, целовались, но наутро она пришла к нему и дала письмо, где было написано, что не любит его, хотя лицо ее выражало иное. В тот же вечер он уехал в Лейпциг и через день получил письмо из Парижа, бросился туда: Люксембургский сад, пароход на Сене, Булонский лес и наконец расставание на каком-то кладбище.

«Она мне сказала тогда, я люблю не ее. А между тем я не оставляю ее до сих пор. Не помню ее земного лица, но что-то люблю. Да кто же она?..

К той, которую я когда-то любил, я предъявил какие-то требования, которых она не могла выполнить. Мне не хотелось, я не мог унизить ее животным чувством. Я хотел найти в ней то высшее, себя, в чем бы я мог возвратиться к себе первоначальному. В этом и было мое безумие. Ей хотелось обыкновенного мужа. Она мне представилась двойною. Она сама мне говорила об этом:

— Поймите, что в действительности я одна, а та другая есть случайность. Это то лучшее, что останется с вами всегда, что вы от меня отняли».

Варваре Петровне было явно неуютно в обществе этого странного молодого человека, она не понимала, чего он от нее хочет, томилась, пугалась и наконец решилась сказать последнее «нет».

Он вернулся в Россию, с горя сошелся с другой женщиной, стал отцом, ребенок умер, но и после всего пережитого Пришвин не забывал Варвару Петровну, и несколько лет спустя, когда был уже фактически женат, неожиданно получил от нее письмо, в котором она сообщала о своем приезде в Петербург и назначала свидание. Ему было откуда-то известно, что она собиралась выйти замуж за профессора в Берлине, но в последний момент передумала и профессору отказала.

Все могло решиться в одночасье…

Но судьбе не было угодно, чтобы Михаил и Варвара встретились. Несчастный возлюбленный, словно старый и рассеянный профессор, перепутал день встречи и явился на вокзал сутки спустя назначенного свидания. Разгневанная Варвара Петровна уехала навсегда.

«Что было бы, если бы я сошелся с этой женщиной. Непременное несчастье: разрыв, ряд глупостей. Но если бы (что было бы чудо) мы устроились… да нет, мы бы не устроились».

Он ее очень любил. Все, что ни было важного в пришвинской жизни, второстепенно по сравнению с историей этой любви, а вернее, берет из нее начало и к ней возвращается: и литература, и секты, и декаденты, и революция, и охота, и скитания по стране, и несчастная семейная жизнь.

В тридцатые годы в ернических и одновременно серьезных размышлениях о загробной жизни Пришвин написал с невероятной тоской, как проходит без любви его жизнь:

«Только вот одна невеста моя, с ней бы я встретился, я бы все отдал за это, я готов до конца жизни на железной сковороде прыгать или мерзнуть, лишь бы знать, что на том свете с ней встречусь и обнимусь».

Она не принесла ему мужского счастья (если только есть такое понятие в противовес счастью женскому), даже не так — он не захотел это счастье взять, она-то была готова его отдать, но вместо того разбудила в нем поэта, и он проклинал и благословлял судьбу одновременно за то, что так произошло, — вот еще одна причина вечной пришвинской раздвоенности и противоречивости и такое страстное стремление к цельности.

Уже будучи пожилым человеком, вспоминая свою жизнь и подводя некоторые итоги, Пришвин записал в Дневнике:

«Голос „прозевал“ говорил мне о девушке, которая откинулась в кресле, закрыла глаза, вдруг вспыхнула и прошептала: „За такое чувство можно все отдать“. А я ей читал в это время с бумажки исповедь своей любви к ней, все видел и почему-то не смел. И так прозевал я, пропустил навсегда единственную, предоставленную мне минуту блаженства в жизни самой по себе. Так было назначено мне — променять жизнь свою на бумажку».

В 1921 году Измалкова работала переводчицей в издательстве «Всемирная литература», основанном Горьким, куда могли привести ее либо К. Чуковский, либо Е. Замятин, либо Н. Гумилев, известные склонностью к молодым красивым женщинам.

В Петербурге-Ленинграде она прожила как минимум до 1934 года, работая после упразднения «Всемирной литературы» преподавателем Ленинградского химико-технологического института имени Ленсовета, после чего следы ее теряются…

Но именно благодаря любви к Измалковой родился писатель:

«Разглядывая фигурки в заваленном снегом лесу, вспоминал, как в молодости Она исчезла и на место ее в открытую рану как лекарство стали входить звуки русской речи и природы. Она была моей мечтой, на действительную же девушку я не обращал никакого внимания. И после понял, что потому-то она и исчезла, что эту плоть моей мечты я оставлял без вниманья. Зато я стал глядеть вокруг себя с родственным вниманием, стал собирать дом свой в самом широком смысле слова».