«Коль дожить не успел…» Воспоминания о Владимире Высоцком - Игорь Васильевич Кохановский
О чем говорили во время этой прогулки, конечно, забылось. В основном говорил Галич, рассказывал о чем-то из киношной и театральной жизни, а мы, открыв рты, слушали. Заговорили о новом модном художнике, выставка которого год назад наделала много шума в Москве, после чего живописец стал притчей во языцех культурных кругов столицы. Оказалось, что у Галича с ним недавно произошла довольно неприятная история. Жена Александра Аркадьевича – очень красивая женщина. Встретив ее где-то то ли в Доме кино, то ли в Доме литераторов, художник попросил разрешения написать ее портрет, сказав, что работает он быстро, и два сеанса позированья ему будет вполне достаточно. Галич пригласил его домой. Тот дважды приезжал, на третий раз пришел с портретом и, вручая свою работы (а портрет действительно получился очень удачным), сказал, что с Александра Аркадьевича причитается 10 тысяч рублей.
На что Галич ответил «пошел вон», художник забрал портрет и ретировался…
Но нас, конечно, интересовала современная поэзия, и Володя спросил, кого из молодых стихотворцев он считает наиболее интересными. Он нам назвал две фамилии, мы о них не слышали: Хабаров и Панкратов. (По приезде в Москву я пошел в читальный зал ближайшей библиотеки, нашел в каких-то толстых журналах стихи этих авторов, но на меня они не произвели никакого впечатления. Сказал об этом Володе. Он ответил в том духе, что, мол, мы, может, не способны оценить будущий потенциал этих поэтов.)
Узнав о том, что я пишу стихи, Александр Аркадьевич попросил что-нибудь прочесть. Я прочитал, кажется, про ребят из подворотни, про лотерею и про то, что до сих пор находят матери детей, потерянных в войну. Он одобрил мои опусы и сказал, чтоб я в Москве приехал к нему, он покажет мои стихи своей приятельнице, которая работает в Литературной газете. Может, чего и сложится…
А еще через день он уехал в Москву. Я был у него в гостях в писательском доме, что возле метро «Аэропорт». Но это уже другая история, не имеющая отношения к тому, о чем пишу. Хотя одну историю, связанную с этой рижской поездкой, я все же здесь расскажу.
Дело в том, что, помимо Гены Портера, в Театр имени Пушкина после окончания учебы в Школе-студии МХАТ взяли и сокурсницу Володи Лену Ситко. А ее матушка, тоже актриса, была в свое время ближайшей подругой Валентины Серовой, с которой вместе училась в каком-то театральном вузе.
Она приехала к дочери в Ригу (та тоже, как и Володя, не очень была занята в спектаклях), и мы все свободное дневное время проводили на пляже в Майори. И вот в одно из таких наших возлежаний под ласковым балтийским солнцем она нам рассказала удивительную историю любви Валентины Серовой и маршала Рокоссовского…
Тогда еще он не был маршалом и в начале войны сидел в тюрьме, как и несколько генералов, в частности Горбатов; говорят, с последним произошла такая история. Летом 1941 года Красная армия отступала и немцы были уже на подходе к Москве. Тогда Сталин освободил из тюрьмы нескольких генералов (командовать войсками было некому: кто к тому времени погиб, кто сидел в тюрьме после чистки армии в 1937–1938 годах), в числе которых оказались Рокоссовский и Горбатов. Последнего, когда Сталин его вызвал к себе и спросил, где он все это время был, Горбатов ответил, что сидел в тюрьме. На что якобы усатый вождь укоризненно бросил, мол, нашел время сидеть в тюрьме, когда воевать некому… Такая вот иезуитская шутка вождя…
Рокоссовский был тяжело ранен в боях под Москвой и лечился в одной из столичных клиник. В то время бригады артистов разнообразных жанров выступали перед ранеными в госпиталях. В одной из таких бригад была и Валентина Серова, выступавшая с чтением стихов разных поэтов, в том числе и Константина Симонова, с которым у нее уже был роман, но женаты они еще не были.
И вот после выступления в одном из госпиталей к ней подошла главврач и попросила почитать стихи одному раненому генералу, который лежал в отдельной палате и потому не мог слушать выступления артистов.
Серову привели к этому генералу. Он лежал на кровати, повернувшись лицом к стене. Серова собралась вроде уйти, подумав, что раненый просто спит. Но главврач попросила ее что-нибудь почитать. Серова прочла ставшие уже тогда известными строки «Жди меня…» и еще несколько стихов. Раненый лежал все так же, повернувшись лицом к стене…
Серова вышла из палаты. Главврач ее поблагодарила, на этом и расстались.
А назавтра эта главврач позвонила Серовой и очень попросила прийти и опять почитать стихи этому раненому генералу.
Серова, естественно, пришла. Когда она вошла в палату генерала, главврач представила ее. И… это была, как потом рассказывала сама Серова своей подруге, любовь с первого взгляда. Она стала почти ежедневно навещать раненого, и он быстро пошел на поправку.
Рокоссовский был женат, и у него росла маленькая дочка. Но, когда он сидел в тюрьме и началась война, его жена с дочерью эвакуировались из Москвы, и они растерялись, и уже больше года генерал не знал, что с ними и где они, и подумал было, что они погибли при эвакуации…
Короче говоря, генерал поправился и отправился на фронт и вскоре вызвал к себе Серову, так как его армия только готовилась к наступлению и на фронте было еще не так горячо.
Константин Симонов, бывший тогда военным корреспондентом, в один из редких приездов в Москву не застал дома жены. Он стал наводить справки и каким-то образом узнал, где его жена и с кем… И не нашел ничего лучшего, как пожаловаться Сталину, что вот, мол, один из его генералов «умыкнул» жену писателя. А надо сказать, что Сталин очень тепло относился к Серовой, так как ее бывший муж, погибший в авиакатастрофе, был любимым летчиком вождя, а в те времена «сталинские соколы» были привилегированным сообществом.
На необычную жалобу писателя Сталин вроде бы ответил в том духе, что мы (великий вождь любил называть себя то во множественном числе, то в третьем лице, о чем упоминается в стихах Твардовского), мол, товарищу Рокоссовскому можем только позавидовать…
Но в скором времени семья генерала
