ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ - Дневники

Одна из наиболее действенных мер против угона самолетов – реальное уничтожение крепостничества хотя бы в государствах-членах ООН. Однако об этом в резолюции ни слова. Правда, напечатана она не целиком – может, в ней что-нибудь и говорится такого, что советскому гражданину не положено знать. Большинство из нас неоднократно ходатайствовало перед соответствующими органами о выезде в Израиль и получало немотивированные отказы. Ведь нельзя же всерьез воспринимать такую мотивировку: «Вы жилплощадью и работой обеспечены», если человек говорит, что считает Израиль своей настоящей родиной, средоточием своих духовно-национальных устремлений и именно поэтому хочет там жить. Угон самолета как мера защиты своих человеческих прав? Тогда вопрос может стоять лишь о превышении необходимости обороны.

Любопытно было бы попытаться определить меру ответственности человека за то, что его, например, мысль поддается демагогическому обыгрышу. Если он нечетко проставил все акценты, не исключил предельно (полностью никак нельзя) возможности двойственного истолкования ее друзьями и недругами, он так или иначе ответствен за жизнь своей – пусть и деформированной или даже кастрированной – мысли. Тем более не свободна от такой ответственности столь солидная организация, как ООН – в ее резолюции от 25-го ноября некоторые пожелания и призывы так расплывчато сформулированы, что и опытная рука какого-нибудь прокурора 3-го райха сумела бы исторгнуть из них нужные смыслы. Ведь и прокурорам нацистской Германии приходилось обвинять беглецов из 3-го райха в государственной измене. Правда, угоны самолетов тогда не были в моде, но это деталь ерундовая. Беспокойство за жизнь экипажа и пассажиров самолетов – единственно серьезная тема резолюции. В нашем случае угрозы жизни посторонних людей не было. И не за угон самолета нас будут судить… Что такое для советской власти самолет и какой-то там экипаж? Измена родине – это да!… Возвращается, слышу, мой сокамерник – с прогулки.

30.11. Знаменитый писатель это тот, что с великим апломбом говорит пошлости, не видит разницы между мышлением и популярным рассуждением на популярные темы, всерьез верит в уникальность своего видения мира и своих переживаний и не стыдится собственной глупости.

1.12. Ну вот и зима. 15 дней до судилища. Если опять не перенесут. Им можно посочувствовать – столько сразу процессов. Надо их наиболее выигрышно обставить, предугадать их наивыгоднейшую очередность… Судя по обвиниловке, Сильве никак меньше 8 лет не дадут. Но если мне или Дымшицу вынесут смертную казнь, ее – ради гуманного фона для виселиц – могут пустить по 83 статье. Если бы она не была столь неуместно простодушной! Даже по материалам следственного дела легко проследить все ее промахи, такие по-человечески понятные… Для любого, тем более для женщины, первая встреча с КГБ предельно тяжела. Трюки их хоть и не оригинальны, но на неопытную душу действуют почти безотказно, как безотказно проламывает череп тяжелая дубина, несмотря на всю свою неотесанность-стоеросовость. Только подписывая дело, я узнал, например, что Юрка не давал вообще никаких показаний, а мне еще в первую неделю после ареста читали выдержки из его «признаний». Трудно не поверить, когда взрослые люди с солидными звездами на плечах врут, глядя тебе прямо в глаза. Когда еще узнаешь, что это им не только ничего не стоит, но и входит в их прямые служебные обязанности! Точно также не могла не верить всем напраслинам, возводимым на меня опогоненными лгунами, моя мать, приезжавшая в лагерь на свидание – слезы, сердечные приступы и пр.

2.12. Сторонники всяческих свобод крайне нетерпимы – особенно в своей среде. Помню, читал программу одного из революционных обществ – кажется, того, в котором состоял Д. Каракозов, – и там важнейшей задачей после уничтожения царя и помещиков считалось уничтожение инакомыслящих среди своих же. Выходит, что само ратование за свободы по иронии жизни сопряжено с нетерпимостью – как и всякое ратование за радикально новый порядок. *** Среди здешних книг встречаются старорежимные, на форзаце их напечатано с ерами и ятями; «Берегите книгу: не рвите листов, не перегибайте корешок, не накрывайте ею котелков с горячей пищей и т.п. Книга от этого портится и ваши товарищи по заключению будут лишены возможности прочитать ее». На советских суше: «В случае порчи книги, стоимость ее будет взыскиваться с виновного, а камера лишается права пользоваться библиотекой». В первом случае призыв заботиться о других арестантах, во втором – не только угроза, но и привлечение всей камеры к ответственности, призыв к соглядатайству. *** По мнению дореволюционных иностранных наблюдателей, только староверы отличаются в России деловыми качествами. Староверы – что характерно для гонимых – хозяева, скопидомы, ростовщики, т.к. надо откупаться от гонителей. *** Уж сколько времени прошло после того, как Гёдель доказал теорему, что во всяком достаточно широком классе понятий необходимо есть вопросы, ответить на которые можно только расширив сам этот класс понятий, и, следовательно, абсолютно логически замкнутая система в принципе невозможна. Но кто же руководствуется теоремами, когда дело идет о портфелях – всякая попытка расширить класс общепринятых понятий встречается в штыки. Основатели религиозных и социальных движений – люди, как правило, предельно самобытные, дерзновенные и в отрицании старого и в утверждении нового. Среди их последователей немало ярких личностей, пока новое движение не победило, а потом – ординарность, поклоняющаяся застывшему результату. Они всегда гонители очередной самобытности (в начале всякого движения цель – истина и справедливость, независимо от их толкования; после победы – удержаться бы у власти любой ценой) и дерзновения. Гонители под истлевшим знаменем своих пророков – вечно гонимых. *** Панин (екатерининский вельможа): «Россия управляется милостью Божией и глупостью народной». *** Объективность это бескорыстная субъективность.

3.12. Сколь бы ни было трагическим твое мировосприятие, жизнь дает тебе такие унизительные пинки, что ты корчишься и кривляешься, как паяц, в самые неподходящие для трагической роли моменты. Им, конечно, мало приговорить меня к расстрелу, надо довести меня до нужной кондиции, чтобы я покривлялся на потеху публике.

Дудки! Будь я испанцем, как Унамуно, не побоялся бы пафоса крика: «Можете меня убить, но не убедить!»

4.12. Ленин о буржуазной демократии словно бл. Августин о язычестве, добродетели которого суть только скрытые пороки. *** Лесков. «Некуда»: «Сейчас упеку, – говорит Никон Родионович. – Чувствуй, с кем имеешь обращение!» Народ это очень чувствовал и не только ходил без шапок перед Масленниковыми хоромами, но и гордился им. У нас теперь, – хвастался мещанин заезжему человеку, – есть купец Н.Р. Масленников прозывается, вот так человек! Что ты хочешь, сейчас он с тобою может сделать; хочешь в острог тебя посадить – посадит; хочешь плетюганами отшлепать, или так в полицы розгам отодрать, – тоже он тебя отдерет. Два слова городничему повелит, или записочку напишет, а ты ее, эту записочку, только представишь, – сейчас тебя в самом лучшем виде отделают. Вот какого человека мы имеем!… А вить что? – Наш брат мужик». *** Гонения на разномыслов страшнее геноцида, – геноцид лишает людей жизни, уничтожение же инакомыслия посягает на сам смысл жизни как таковой, т.е. дух, игру ее и рост через различия.