Борис Немцов - Провинциал

Кстати, и ученые-иностранцы тоже отличаются от наших. Наши могут заниматься разными задачами. А они занимаются всю жизнь одной задачей и достигают вершин в этой сфере, ничего не зная о том, что происходит за ее пределами.

Сегодня это все еще некоторая экзотика. Но уже не сравнить с тем, что было лет пять тому назад.

Сейчас у нас учатся иностранные студенты, в разных компаниях работают иностранные специалисты. Например, дорожные рабочие. Строители. И так далее.

В нашей области давно работают представители Мирового банка, Европейского банка реконструкции и развития, британского фонда «Ноу-Хау», большого количества консалтинговых компаний из Германии, которые по западным стандартам пытаются оценить инвестиционные возможности региона. Все они органично вписались в нашу жизнь.

Я думаю, это хорошо: мы можем перенимать их опыт и не изобретать велосипед. Например, с этим связаны наши успехи в строительной индустрии. Мы теперь гораздо лучше стали строить — научились. Учиться не зазорно.

Последний пейзаж, который на меня произвел впечатление, это Зальцбург, гостиница «Шератон», напротив входа — три человека, играющие на русских народных инструментах, вызывая умиление людей и зарабатывая, кстати, немалые деньги. Увидев меня, эти трое дружно произнесли: «Здравствуйте, Борис Ефимович!»

Оказалось — нижегородцы. Такая экзотика на исторических улицах Зальцбурга. Честно говоря, я был слегка шокирован.

Нижегородцев встречаю везде. В Австралии, в Америке…

Очень много нижегородцев живет в Израиле. Должен сказать, что, как бы они ни демонстрировали свою независимость, их все равно тянет в родные пенаты. Может, потому, что обожглись, общаясь с западной цивилизацией, или не могут забыть свои детские воспоминания, а кто-то хочет жить там, а деньги зарабатывать здесь. У кого-то просто здесь осталось много друзей.

Так или иначе, люди с ностальгией вспоминают здешнюю землю и здешнюю жизнь. Особенно те, кто уехал недавно.

Мне кажется, они не считают, что прожили здесь худшие годы своей жизни.

Кем населен мой мир? Это от времени суток зависит.

Есть. Но мало. И все они старые. То есть не по возрасту, а — давнишние.

ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО

Десять заповедей. Как было, так и есть.

То, чего не хватает. Многим людям, в том числе и мне. То, что нельзя повернуть вспять, к сожалению, а может быть, и к счастью.

Личность во времени меняется, но рано или поздно деградирует. По закону возрастания энтропии. Сначала вроде бы формируется человек, обучается, общается, занимает какое-то положение. Потом, в старости, каким бы гениальным он ни был, все, что им было достигнуто, утрачивается: время берет свое.

Практически таких личностей нет. Но есть личности, которые попадают в учебники по истории. В каком-то смысле это личности вне времени, хотя отношение к ним меняется. Практически всегда. Даже к самым на первый взгляд бесспорным личностям отношение меняется.

Если говорить о русской истории, то можно вспомнить и Ивана Грозного, который в сталинские годы считался героем в силу того, что во многом был примером для Сталина, а в наше время люди к нему по-разному относятся (хотя все сходятся в том, что он был тираном). Или, например, Ленин. Для одних он «луч света в темном царстве», для других (очень многих) Ленин злодей и деспот.

Школа — мировоззрение, которое формируется в процессе общения с людьми. Везде — в обычной школе, в семье, во дворе… То есть это устойчивая система мировосприятия, которая не может не возникнуть под воздействием внешней среды. Школа жизни и опыт — одно и то же. Почти одно и то же: школа все-таки более фундаментальное понятие, чем опыт. Опыт может быть мимолетным, сиюминутным, а школа — то, что становится основой личности. Школа — непременно осознанная, а опыт может быть любым.

В первую очередь — моя семья. Затем — занятия наукой. И наконец — общественная деятельность. Вот это и есть моя школа.

Была, разумеется, и «школа обратного действия». Когда сознательно действуешь наоборот некоему полученному знанию. Например, ощущение несправедливости, которое я испытывал с раннего детства, — речь идет о социальной несправедливости в чистом виде, — создавало во мне определенный критический настрой. Несправедливость была видна невооруженным глазом: отец мой был высокопоставленным партийно-хозяйственным работником, хотя считаю, что он нисколько не умнее и не талантливее, чем моя мать, которая работала рядовым врачом. При этом уровень жизни, сам образ жизни был несравнимым. Жизненные принципы и идеалы моих родителей коренным образом отличались друг от друга, что меня вначале сильно удивляло, но потом я понял: виноваты не родители, а система. Система, которая, исповедуя равенство, на самом деле создавала чрезвычайное неравенство и унижение.

Среди моих «школ» самое сильное воздействие на меня оказала все-таки школа естественных наук, которая приучила хладнокровно оценивать ситуацию и вести себя рационально. Не пренебрегая очевидными законами природы независимо от того, в какой сфере эти законы проявляются: физика, социология или что-то другое.

Именно законы природы определяют то, что равноправие — возможно. Равенство — нет. Часто равноправие реализуется через несправедливость. И одна из главных задач власти как раз и состоит в том, чтобы равноправие не привело к чрезвычайной несправедливости и к уничтожению слабых более сильными. В этом — высшее предназначение гуманной власти. Истинно демократической власти.

А равенство — это нечто искусственное, это антипод равноправия. Хотя для многих это одно и то же. Кажется, что стартовые условия для всех одинаковые, но потом оказывается, что кто-то бежит быстрее. Вроде бы это несправедливо, и хочется, чтобы все были вместе, в стае. Но на самом деле даже близнецы отличаются друг от друга, возможности у них разные. В живой природе равенства нет. Попытки его реализации оборачиваются трагедией целых народов (Северная Корея, Куба) и по иронии судьбы приводят к ужасающему неравенству.

Справедливость — недопущение издевательства сильных над слабыми. В том числе в материальном плане. Конечно, тот, кто бежит быстрее, должен получить приз. Он его и получит. Но пропорции тех благ, которые достанутся сильным и слабым, должны быть разумными. В этом — смысл государственного регулирования. Смысл самого государства! Чтобы, с одной стороны, не ограничивать и не губить инициативу, а с другой — не позволять чрезмерно эгоистически настроенным «сильным» захватывать все жизненное пространство. Государство — институт, направленный против эгоизма. Оно должно не подавлять, а ограничивать. Если государство пренебрегает принципом ограничения эгоистических устремлений, то тогда возникают социальные революции. Кстати, они возникают и при коммунизме тоже. Потому что при коммунизме ограничение эгоизма превращается в подавление большинства и разнузданность меньшинства (кстати, не более сильного). В этом как раз и состоит искусственность коммунистической системы.