Владимир Силантьев - Воздушные разведчики

После критики "харрикейнов" разговор сам собой перебросился на американскую авиационную технику. Наш полк получил на опробование двухмоторный бомбардировщик "бостон". Для дальней разведки он годился поскольку имел солидный радиус действия. Механикам нравилось, как ровно работают его моторы. Однако шасси у самолета оказалось слабым. Дважды во время посадки на грунтовых аэродромах оно ломалось. Кто-то из механиков заметил:

- А союзники, видно, сдержат слово, откроют скоро второй фронт. Иначе они не прислали бы нам свою технику.

- Держи карман шире! Уверен, союзники будут тянуть со вторым фронтом и ждать, пока мы и немцы обескровим друг друга... - возразил другой.

Этот разговор, я знал, будет продолжаться до полуночи пока кто-нибудь из любителей поспать не крикнет' "Кончай травить, братцы. Дайте сон доглядеть!" Посте этого спорщики перейдут на шепот и проговорят еще час до прихода дневального, который выключит свет.

Я не стал ждать, чем кончится этот разговор, вышел перед сном подышать воздухом. Мысли продолжали крутиться вокруг беседы политрука, размышлений товарищей о ходе войны, о смысле жизни, о судьбе нашего поколения.

Помню, мой отец был очень расстроен, ко1да прочитал в газетах указ о том, что выпускники десятилетки при поступлении в институт не будут освобождаться от службы в армии. Я как раз заканчивал десятилетку, и отец очень хотел, чтобы я стал инженером. Но указ отодвигал его желание на неопределенный срок. Фашисты уже развязали вторую мировую войну, и наше государство предпринимало все посильные меры, чтобы укрепить обороноспособность.

Что ж, в армию так в армию! Зачем тянуть? Может, война разразится завтра? И мы договорились не ждать, быть к ней готовыми.

"Мама родная!" - воскликнули хором одноклассницы, увидев нас остриженными "под нуль". Нашелся, "Равда, среди нас "предатель": Юрка Верховцев явился в класс, как всегда, с вьющимся чубом. Не сдержал честного слова, которое давал, когда мы сговаривались постричься наголо. Мы его, "очкарика", простили - У^ него был "белый билет". Лишь пожурили малость! оольшинство наших ребят вернутся домой, пройдя всю войну, а он будет убит под Москвой, записавшись в армию добровольцем-ополченцем.

Конечно же, мы мечтали о мирных профессиях интересовались кто техникой, кто искусством. Про свои увлечения я исчерпывающе узнал из школьной характеристики, которую мне выдали для поступления в военное училище. Все в ней было верно: не отдавал себя целиком учебе, увлекался волейболом, школьным джаз оркестром, фотоделом, стихами, выпускал стенгазету Словом, разбрасывался. Меня поразило, что учитель истории - он же директор школы Кожевников - знал про меня все.

Одного, однако, не учел учитель истории. Меня сильно увлекал кинематограф. Новые фильмы я смотрел в первый день их выхода на экран, занимая, как король, всегда одно и то же кресло в бывшем московском кинотеатре ЦПКО имени Горького, что находился у Крымского моста. При кинотеатре работала служба заказа билетов по телефону. Причем заказ принимался и на определенное кресло.

Кинотеатр славился также отличным джаз-оркестром, который начинал играть в фойе за полчаса до начала вечерних сеансов. Перед премьерой музыкального фильма оркестр исполнял его мелодии. Оркестрантов заранее снабжали нотами. Кстати, ноты и слова песен продавались перед сеансом и для зрителей. Так "Любимый город", "Катюша", "Три танкиста" и другие массовые песни предвоенных лет моментально становились популярными.

Я играл на баяне по самоучителю, усвоил азы нотной грамоты. Впрочем, ноты легко прочитать, если уже слышал мелодию. И так же легко спеть:

Тучи над городом встали,

В воздухе пахнет грозой...

На следующий день я насвистывал и напевал в школе новый мотив. Друзья-мальчишки завидовали. Девчонки убеждали, будто у меня отличный слух и мне следует учиться в консерватории. Я снисходительно слушал девчонок, в душе радовался похвалам, но... В детстве я переболел корью с осложнением на среднее ухо. Пенициллина тогда не существовало, и врачи проткнул" мне барабанную перепонку. Мой брат, тоже переболевший корью, подвергся более сложной операции. Теперь есть антибиотики, и такие болезни считаются пустяковыми. Но тогда я ошибочно считал, что лишен идеального слуха необходимого музыканту, и решил поСтупать в Институт кинематографии. Война перечеркнула мои мечты и мечты моих товарищей.

Все мы были призваны в армию. Все мы пошли на фронт воевать с нацистами. Из ровесников Октября и из тех кто лет на пять помоложе, состоял преимущественно наш полк.

Мы не знали старой жизни, при которой родились жили наши родители, но по их рассказам она была жестокой, бесправной и беспросветной. Мы читали щемящие' душу стихи об "убогой и обильной" Руси, мысленно боролись вместе с Дубровским против помещичьего произвола, возмущались "салтыковщиной" и "Человеком в футляре", после недолгих размышлений целиком отдавали свое сердце "Оводу" и Павке Корчагину, самым справедливым и смелым из наших литературных героев.

Нас не надо было убеждать в правом деле Советской власти речами и философскими трактатами. Наши родители вышли из рабочих и крестьян. Иные, полуграмотные, как, например, мой отец, командовали производством и, случалось, умирали, надорвавшись настройке, завещая, чтобы мы доучились, стали инженерами и учеными, образованными людьми.

Наша школа четко давала нам понять, что хорошо, а что плохо. Причем все - и жизнь с ее прошлым и настоящим, и человеческие помыслы, и черты характера - рисовалось двумя красками: белой и черной. Никаких полутонов и компромиссов. "Если враг не сдается, его уничтожают!" - категорически утверждал Максим Горький. Мы знали наизусть и полностью разделяли проникновенные и глубоко выстраданные мысли Николая Островского о том, что "жизнь человеку дается один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...". Но как прожить? Отдать жизнь "самому прекрасному в ми-Рё - борьбе за освобождение человечества".

...Сначала я хотел написать эту фразу почти без изменения в своем заявлении о приеме в партию и отнести его политруку. Но потом подумал: при чем тут освобождение человечества, когда сейчас на карту поставлена судьба Родины? Не годится...

Мне вспомнились размышления А. П. Чехова о смысле жизни. Он призывал прожить ее "бодро, осмысленно, красиво". "Сейчас, когда враг у стен Москвы?" - думал я... и отверг Чехова В то время я увлекался Горьким, и его рассуждения о том, что человек испытывает истинное счастье, когда "живет и работает для других", казались мне прекрасными, полностью отвечавшими моим убеждениям.

... Когда политрук Пронькин прочитал эти слова в моем заявлении (разумеется, без ссылки на источ ник), он снял фуражку, почесал затылок и сказал: