Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах

Когда-то Геринг хвастливо заявлял, что на территорию Германии не упадет ни одна_ вражеская бомба. Геббельс, в свою очередь, кичился тем, что Берлин якобы совершенно недоступен для авиации противника. Но советские летчики доказали всему миру несостоятельность геббельсовской пропаганды!

И теперь наступил наш черед проучить обнаглевшего врага.

Все были заняты последними приготовлениями: заправкой горючего, погрузкой бомб и других боеприпасов. Летчики и штурманы сидели над картами — надо было найти маршрут как можно короче и безопаснее, сделать соответствующие расчеты. Выбор маршрута был непростым делом: почти все побережье Балтийского моря, а также Белоруссия и часть территории Украины были захвачены врагом. Поставленная перед нами задача была достаточно сложной.

К вечеру 9 августа 1941 года мы были готовы к взлету. Прибыл командующий ВВС генерал-лейтенант авиации П. Ф. Жигарев. Вскоре в розоватое вечернее небо устремилась сигнальная ракета.

Первым поднялся в воздух наш самолет, где летел и командир дивизии комбриг М. В. Водопьянов. За нашим самолетом последовали и остальные. Курс — на запад.

Полет проходил спокойно. Солнце уже село, но на высоте еще было светло.

— Справа звено истребителей! — послышался вдруг взволнованный голос Секунова.

— Это же свои, И-16, — успокоил Штепенко. Однако эти «свои» не хотели признать «своими» нас.

Из-под их крыльев забили огненные струи, и в нашу сторону полетели трассирующие пули, которые подожгли один из наших самолетов.

— Огонь! — скомандовал Водопьянов. Заговорили наши пушки и пулеметы. Самолет затрясся от выстрелов. Нападавшие истребители повернули назад, но горящий бомбардировщик начал падать, сопровождаемый черным хвостом дыма. Остальные самолеты продолжали лететь назначенным курсом и скоро потеряли его из виду.

— Ну и сволочи! — скрипнув зубами, проговорил Водопьянов. — Будьте бдительны, истребители могут снова появиться!

Настроение у нас было прескверное. Неужели на наших самолетах были вражеские летчики? Мы же ясно видели красные звезды на хвостах и крыльях истребителей!

Но дело обстояло совершенно иначе… Это были все же свои И-16, однако никто не удосужился предупредить летчиков о нашем полете. Они даже понятия не имели о существовании таких воздушных гигантов, как наши самолеты…

Много лет спустя я встретил одного из этих летчиков. Мы вспомнили это грустное событие и пожали друг другу руки…

В тот раз был сбит наш совершенно новый боевой самолет. Два летчика погибли, а семь получили ранения. Погиб наш товарищ по работе в Арктике и хороший друг Борис Ануфриев, первоклассный радист, вместе с которым мы много раз бороздили воздушный океан над безбрежными ледяными полями северных морей.

Следуя намеченным курсом, мы пересекли в районе Айнажи береговую линию и теперь летели над морем. Там было безопаснее: не угрожали вражеские прожектора и зенитки. Скрытые во тьме ночи, мы мчались над Балтийским морем на юго-запад, к Берлину.

Где-то далеко в стороне метались по небу тучи прожекторов противовоздушной обороны Кенигсберга, Данцига.

Мы уже повернули на юг и миновали Штеттин (Щецин), когда бортинженер доложил, что в правом крайнем моторе по неизвестным причинам давление масла упало до нуля и возникла опасность взрыва от перегрева.

— Выключить мотор! — подал я команду.

— Повернем обратно? — спросил Водопьянов.

— Только вперед, до Берлина! — поспешил ответить штурман Штепенко. — Ведь до цели осталось не более получаса полета.

— Хорошо! — согласился командир дивизии. Теперь работали только три мотора. Поскольку запас горючего уменьшился уже на несколько тонн и самолет стал легче, мы не теряли высоты. Но теперь самолет стало сильно тянуть в сторону, так как на одной стороне работали два мотора, а на другой — один. Пришлось обеими ногами изо всех сил нажимать на левую педаль, чтобы выдерживать нужный курс.

— Тяжеловато? — спросил Водопьянов и добавил, не ожидая ответа: — Я помогу!

Стало значительно легче: двое — это не один.

— Ложимся на боевой курс! — доложил через некоторое время штурман и дал новое направление.

Затаив дыхание, мы ждали момента, когда вниз полетят бомбы… Ведь это был наш первый боевой полет!

Берлин — под нами. Город был нагло, вызывающе освещен. Столица государства опьяневших от военных успехов нацистов не могла поверить, что советская авиация повторит налет…

И вот со свистом тяжелые бомбы полетели вниз… Один за другим запылали в городе исполинские огненные цветы. Освещение моментально было выключено. Но мы продолжали выполнение нашего первого боевого задания. Только тогда, когда мы легли на обратный курс, связки лучей прожекторов начали ощупывать небо и зенитные пушки нервно залаяли, вспарывая ночное небо рыжеватыми взрывами снарядов.

Учитывая повреждение одного из моторов, командир дивизии решил лететь обратно не кружным путем, через море, а взять прямой курс на свой аэродром. На подступах к Кенигсбергу нас встретил бешеный огонь зениток. Вокруг самолета рвались сотни снарядов, вспышки превратили ночную мглу в день. Едкий запах дыма проник в кабину.

Вдруг самолет вздрогнул.

— В одном из баков течь! — доложил бортинженер.

— Все моторы переключить на этот бак! — приказал комбриг тотчас же, чтобы выжать из бака все горючее. Однако пробоина в баке оказалась «смертельной». Вскоре перебои в ритмичном шуме моторов дали знать о том, что горючее в баке кончилось, и пришлось переключиться на другие баки.

Положение становилось весьма серьезным. Горючего оставалось теперь совсем мало. Как ни старайся, а до своего аэродрома не дотянуть!

Небо на востоке светлело. Внизу лежала израненная войной земля, скрытая от нас густыми серыми облаками-. По расчетам штурмана мы находились уже над Эстонией.

Нервы у всех были крайне напряжены, но нас не покидала надежда, что топлива все-таки хватит… Но нет! Последние литры горючего кончились где-то над Раннапунгеря или Иыхви. Шум моторов умолк, а затем остановились винты. Самолет стал снижаться.

3000… 2500… 2000… 1000 метров. Мы уже вошли в густой туман облаков.

800… 500… 300… Внизу, куда ни глянь, всюду тянулись трясины, и мрачная топь… Неужели погибнем в здешних болотах?

И вдруг прямо перед нами зазеленел лесок! Именно там, только там надо постараться приземлиться! Там твердая земля. В болоте же тяжелый самолет мог утонуть прежде, чем удалось бы выбраться из него…

— Посажу сам, — сказал Водопьянов.

Гибкие верхушки деревьев хлестнули по самолету. Как раненый зверь, помчалась беспомощная машина в чащу. Разрушились стабилизаторы, кусок за куском разваливались мощные крылья… И наконец, подмяв под себя вековые сосны, самолет, покачиваясь, опустился на землю.