Белые тени - Доминик Фортье
В воскресенье на кладбище она, недолго постояв у памятника Эмили, сворачивает на узкую тропинку, ведущую к могиле Гилберта, и кладет на землю шапочку, шарф, пару митенок, которые связала, чтобы ему было тепло ноябрьскими ночами.
Милисента, которая любит все книги без исключения, отдает предпочтение атласам. Она с удовольствием скользит пальцем по раскрытым страницам, обводя извилистые линии — границы между странами, водные пути больших и малых рек. Дэвид показывает ей путь, который проделал, чтобы присутствовать при последнем солнечном затмении, — а это почти половина планеты.
Она смотрит на пузатую глыбу Бразилии, страны огня, сверкающей на солнце, на тонкую полоску Чили, продолговатую, как перец, название которого носит, Аргентину, которая в ее представлении сделана из серебра, аргентума, где на деревьях растут монеты, а в реках течет серебристая вода, на Эквадор, названный так в честь тонкой линии, опоясывающей планету. Она вполголоса повторяет названия городов, напоминающие имена сказочных персонажей: гигант Монтевидео, карлик Киото, отъявленная кокетка Кордова, монахиня Росарио, неотразимая красавица Асунсьон, в которую все влюблены, но она смотрит лишь на Ориона, который где-то высоко в небе охотится за невидимой дичью.
Но больше всего ей нравятся бесконечные синие пространства, разделяющие континенты. Кажется, будто земли лежат прямо на воде, как детали огромного пазла на столе. На этих океанских просторах, покрывающих половину глобуса, ни одного города, ни одной надписи. Их чудеса невидимы, они еще не открыты путешественниками-мореплавателями, они раскинулись в этом пространстве между названиями на карте.
А ее любимая территория расположена на самом краю длинного языка Латинской Америки, она называется Terra del Fuego, Огненная Земля, она представляет себе этот архипелаг как страну, пылающую днем и ночью под солнцем, луной, солнечными и лунными затмениями.
Она хотела бы совершить кругосветное путешествие, как ее отец, объездивший всю планету в погоне за кометами, с той лишь разницей, что взгляд ее будет обращен не к небу, а на землю, по которой ступают ноги. Она собирала бы по экземпляру каждого растения, пусть даже самого скудного, у которого нет цветов, а только колючки, давала бы им названия, вклеивала бы в гербарий, который начала собирать прошлым летом и который по-прежнему безнадежно пуст, потому что в их саду не растет ничего, только розы и кусты сирени. Она сделала бы себе еще один каталог, каждый день брала бы горсть земли и ссыпала ее в небольшую банку, указывая дату и соответствующее место, — ведь многие коллекционируют мертвых бабочек, монеты или марки, которые вообще никогда не были живыми. Эту землю она рассматривала бы в микроскоп, если бы немного повезло, то нашла бы пепел потухших вулканов или остатки древних ледниковых отложений, песок давно исчезнувших рек, ракушки улиток, принесенных сюда из высохших морей, звездную пыль, из которой, как уверяет отец, состоит Земля. Чтобы коллекции были полными, ей останется лишь понять, как сделать гербарий из капель дождя и снежинок.
~
Девочка лежит уже целый час, а заснуть все не удается. Дэвид, поднявшийся за книгой, слышит, как она ворочается под одеялом. Он приоткрывает дверь. По полу скользит пепельный луч.
— Если не спишь, может, пойдем подышим воздухом?
Она не говорит ни да ни нет, спрыгивает с кровати, набрасывает на плечи шаль, просовывает ноги в тапки и, когда они выходят в сад, пытается приноровить свои маленькие шажки к широким шагам отца. Стоит непроглядная ночь, но Милисента не боится темноты.
— А ты знала, — спрашивает Дэвид, — что некоторые звезды, которые мы видим, погасли уже много лет и даже веков назад?
Милисента недоуменно смотрит на него, не понимая, стоит ли верить. Он объясняет:
— Их свет идет до нас так долго, что звезда давно умерла, а мы все еще ее видим.
— Венера? — обеспокоенно спрашивает девочка.
— Нет. Венера — это планета. Она не может погаснуть, потому что никогда не горела.
— А как узнать, какие из них умерли? — спрашивает Милисента.
— Этого знать нельзя, — признает он и пытается объяснить, чтобы она поняла: — Это звезды-призраки.
Она с серьезным видом соглашается. Она сама сейчас, в белой ночной рубашке, с растрепанными волосами и темными блестящими глазами, похожа на маленького, упавшего с неба призрака.
Вот уже несколько месяцев я — Милисента, Мейбел, Сьюзен, Лавиния. Это может означать две вещи: или я следую за ними, или я в каком-то смысле существую в каждой из них четырех. А возможно, и то и другое сразу. В каждую из них я вложила то, что знаю, во что верю, чего боюсь и чего избегаю, затем, как четыре страны света, я положила их на розу ветров, надеясь, что кто-нибудь из них укажет мне путь. Но вместо того чтобы послушно оставаться там, где я их оставила, они начали перемещаться, сначала незаметно, потом немного увереннее, то отдаляясь друг от друга, то приближаясь, этого танца я не заказывала, я еще не знаю его музыки. Но меня утешает то, что они слышат ее раньше меня: значит, они живые.
Какой выбрать путь — вот вопрос, который никогда не задала бы себе Эмили, она прекрасно знала, куда идти: никуда. Она уже пришла. Она никогда не уходила.
Пойти на Небо!
Но когда?
Не знаю и молю —
Не спрашивай — чтоб дать ответ,
Я слишком жизнь люблю.
Пойти на Небо!
Звук пустой!
И все же — Боже мой! —
Иду туда я — как стада
Идут с лугов домой!
И ты придешь туда!
Как знать?
И если впереди
Окажешься — прошу тебя —
Местечко мне найди
Поближе к тем, кого я здесь
Любила — к тем двоим —
И пышный не готовь прием —
Ведь я приду к своим.
Я рада, что не верю.
А то бы умереть
Могла — а я еще хочу
На Землю посмотреть!
Но и за них я рада —
За тех, кто верил в Рай,
Кого пришлось мне проводить
В
