Николай Ежов - Сталин и заговор в НКВД

Такие провалы в других ведомствах менее остро чувствуются. Провалы же в нашем деле сказываются на всем упрочении Советского государства. Наиболее острым в этом смысле явился такой наш провал, как запоздание с разоблачением к._р. троцкистско-зиновьевского заговора. Этот провал нашел непосредственное отражение в деле убийства Сергея Мироновича Кирова.

Если отвлечься от персональной вины непосредственных физических убийц и их вдохновителей и организаторов, то ответственность за убийство тов. Кирова также лежит и на наших органах. Совершенно бесспорная истина, что тут мы прозевали. Тем более, казалось бы, что такой факт, как убийство тов. Кирова, должен был мобилизовать все наши силы на исправление тех недостатков, которые выявились в нашей работе. Но на деле получилось, что должно было пройти, по крайней мере, полтора года после убийства тов. Кирова для того, чтобы наши органы начали такое развернутое разоблачение контрреволюционного троцкизма, как это мы имеем сейчас.

Стало быть, говоря по-партийному, по-большевистски, а мы о чекистах судим так, что чекист это, прежде всего, большевик-передовик, революционер, человек, который не стоит на месте и не загнивает, который находится все время в действии, в поисках врага, - тем более недопустимо, чтобы после такого сигнала, как убийство тов. Кирова, потребовались такие длительные сроки для вскрытия корней контрреволюционного троцкизма.

Товарищи, теперь для нас не секрет, что к._р. троцкистская организация свои тактические задачи, которые сводились к террору, пораженчеству, вредительству, диверсии и т. д., сформулировала давно. Спор о сроках - 1931 или 1932 г. - дела не меняет, но бесспорно, что, по крайней мере, с 1932 г. все направление к._р. деятельности троцкистско-зиновьевского блока заключалось в организации террористической борьбы против руководителей нашей партии и Советского правительства, в широкой организации вредительства и диверсий. Эта фашистская банда пыталась организованно подорвать основы советского строя.

Этим усугубляется наша вина. Она усиливается еще и потому, что это были не контрреволюционные проявления одиночек, отдельных враждебных советскому строю людей. Разоблачение таких к._р. одиночек дело очень трудное. Но тот факт, что мы не сумели вовремя раскрыть существовавшей широко разветвленной троцкистской организации, которая имела свой центр и свои местные группы, несомненно усугубляет нашу вину, так как, вы сами понимаете, как чекисты, что, с точки зрения разведки, с точки зрения розыска, гораздо легче разоблачить уже сложившуюся организацию, тем более такую широкую, как троцкистско-зиновьевская, чем выявить террористов-одиночек.

Чем еще усугубляется наша вина? Тем, что у нас все-таки были сигналы. Сейчас просматривается старый агентурный материал и по центру, и по периферии (я убежден, что если каждый из вас на месте покопается, то тоже найдет кое-какие зацепки), мы обнаружили, что у нас было кое-что настолько осязаемое, что надо было двигать это дело вперед, разворачивать его. Но, несмотря на эти сигналы, мы все-таки прохлопали к.-р. троцкистско-зиновьевский заговор.

Я могу привести следующий пример, наиболее характерный. Он относится к Московской области и к СПО центра. В 1933 г. некий агент Зафран был связан с группой троцкистов, в том числе с Зильберманом, Хрусталевым и Дрейцером. Для того чтобы отвести заранее возможные предположения о самом агенте, я, прежде всего, скажу вам несколько слов об этом агенте. У него имеется масса недостатков, не только общечеловеческих, но и политических. Поэтому были некоторые основания предполагать, что этот агент может путать и провоцировать. Но одно дело персональное отношение к агенту, а другое дело объективный материал.

Задача чекиста заключается в том, чтобы отбросить весь наносный материал, который имеется у агента, взять то, что надо, уцепиться за основное и вытягивать всю цепочку звено за звеном.

Больше того, скажу вам: эта задача относится не только к чекисту. И, с точки зрения общегражданской, мало ли бывает случаев, когда самый что ни на есть сволочной из сволочных, и вдруг дает сигнал, благодаря которому мы начинаем двигать дело. Так, что, повторяю, персональное отношение к агенту может быть самым отрицательным, но тут надо уметь брать объективные факты.

С точки зрения персональных качеств, повторяю, были некоторые основания считать Зафрана и провокатором, и плохим агентом, но, тем не менее, он сообщал об объективных фактах следующего порядка.

В 1933 г., связавшись с Зильберманом, Хрусталевым и Дрейцером, Зафран в своих агентурных донесениях совершенно бесспорно доказывал, что поведение троцкистов и зиновьевцев, в том числе и вождей, которые выступали на 17-м съезде партии с покаянными речами, является двурушническим. Двурушничество их проводилось исключительно с целью еще большего законспирирования существовавшей контрреволюционной организации. Дальше Зафран сообщил о том, что организация переходит к методам террора. Он сообщил о целом ряде конкретных фактов, в том числе и о воровстве государственных средств с целью поддержки троцкистско-зиновьевской организации. Он высказал предположение о существовании Московского центра, не называя его Московским центром, но говоря, что в Москве существует активная группа троцкистов, в которой активнейшую роль играет Дрейцер, несмотря на то, что последний в то время был директором завода в Восточной Сибири.

Словом, если читаешь все агентурные материалы (а я прочитал их все), то создается такое впечатление, что в агентурных материалах этого самого Зафрана сообщались всякие, проверенные жизнью, факты. Я исключаю отдельные литературные обобщения Зафрана, но факт остается фактом.

Все это шло хорошо до одного печального случая.

Зафран однажды сидел у Зильбермана и увидел у него к.-р. листовку, вернее, Зильберман показал ему троцкистскую листовку, которая критиковала решения XVII съезда партии. Зафран попросил дать ему эту листовку. Зильберман ему отказал, но затем дал, сказав: «Сядь и перепиши эту листовку, а потом кого надо - ознакомь». Зафран и переписал ее в свой блокнот.

Кстати сказать, к несчастью, в этом блокноте Зафран записывал все свои агентурные сообщения. Отсюда начались все его злоключения.

Работники бывшего ПП ОГПУ Московской области получили от Зафрана эту листовку. В это время шла Московская партконференция. Тов. Реденс передал листовку тов. Кагановичу, который в своей речи сообщил об этой листовке.

Когда тов. Каганович использовал эту листовку в своей речи, тогда товарищи вынуждены были арестовать Зильбермана и Хрусталева. Началось следствие. Зильберман и Хрусталев отрицали предъявленное им обвинение.