Роберт Масси - Николай и Александра

В Индии Георгий Александрович страдал от жары. Кашель усилился, бедного юношу постоянно била лихорадка. К огромному его разочарованию, родители приказали ему прервать путешествие. Когда фрегат «Память Азова» покинул Бомбей, Георгий Александрович поднялся на борт взявшего курс в противоположном направлении миноносца, чтобы вернуться к прежней спокойной жизни на Кавказе.

Продолжая путешествие, Николай Александрович делал остановки в Коломбо, Сингапуре, Батавии и Бангкоке, где нанес визит королю Сиама. Оттуда отправился в Сайгон и Гонконг, а когда в токийских парках зацвели вишни, прибыл в Японию, где посетил Нагасаки и Киото. Когда он гулял по улицам города Отсу, путешествие его – да и жизнь – едва не оборвались. С мечом в руках на него неожиданно кинулся японский полицейский. Клинок, нацеленный в голову, лишь скользнул по лбу, и из раны брызнула кровь. Злодей взмахнул мечом во второй раз, но греческий принц Георгий отбил удар тростью. Причины, побудившие японца напасть на цесаревича, так и не были окончательно установлены. Ничего не мог объяснить и сам Николай Александрович. На всю жизнь у него остался шрам, и временами он страдал от головных болей. По мнению одних, нападение было совершено религиозным фанатиком, взбешенным якобы непочтительным поведением Николая Александровича и его спутников при посещении японского храма. Другие приписали его ревности некоего самурая, жена которого приглянулась цесаревичу. Этим эпизодом путешествие и завершилось: царь телеграфировал сыну, требуя немедленного возвращения.

После того эпизода Николай невзлюбил Японию и чаще всего называл японцев макаками. Запись в его дневнике гласит: «Принял шведского посланника и японскую „макашку“ – „поверенного в делах“, который привез мне письмо, портрет и старинные доспехи, подаренные мне Ее величеством (японской императрицей)».

Возвращаясь домой, цесаревич остановился во Владивостоке, где прожил достаточно долго и участвовал в закладке Владивостокского вокзала в самой крайней точке Великого Сибирского пути. Владивосток представился ему заброшенным провинциальным городком с грязными, немощеными улицами, открытыми канализационными канавами, бревенчатыми домами, фанзами, населенными китайцами и корейцами. 31 мая 1892 года, несмотря на холодную, ветреную погоду, цесаревич присутствовал на молебне, состоявшемся под открытым небом. Наполнив тачку грунтом, Николай Александрович провез ее на расстояние нескольких десятков метров и опрокинул на насыпь будущей железной дороги. Вскоре после этого, взяв в руки кельму, уложил первый камень здания вокзала[9].

Вернувшись в Санкт-Петербург, цесаревич возобновил встречи с Кшесинской. Сначала влюбленные встречались на набережной Невы в карете. Затем наследник стал бывать в доме отца Матильды. Обычно он появлялся в обществе своих молодых двоюродных дядей – великих князей Сергея, Георгия и Александра Михайловичей. Кшесинская угощала гостей отцовским шампанским и слушала грузинские песни. По воскресеньям Матильда посещала скачки, усаживаясь напротив царской ложи, и всякий раз получала букет цветов, который по поручению цесаревича ей вручали его друзья-однополчане.

Привязанность Николая Александровича к Кшесинской крепла. Он подарил ей золотой браслет с крупным сапфиром и двумя большими бриллиантами. На следующее лето, когда Матильда вновь танцевала в Красносельском театре, Николай часто бывал на репетициях, сидел у балерины в артистической уборной, где чувствовал себя уютно, как дома, и подолгу беседовал с ней. После спектакля цесаревич сначала ехал к государю поужинать, а затем возвращался в театр за балериной. Вдвоем в экипаже они совершали прогулки под луной, катались по окрестностям Красного Села. Иногда после таких волнующих кровь прогулок ужинали вместе, и Николай оставался у возлюбленной до рассвета.

В конце лета 1892 года Матильда решила обзавестись собственным домом, где могла бы встречаться с цесаревичем. «Хотя наследник, с присущей ему деликатностью, никогда об этом открыто не заговаривал, я чувствовала, что наши желания совпадают… Отец лишь спросил, отдаю ли я отчет себе в том, что никогда не смогу выйти замуж за наследника и что в скором времени должна буду с ним расстаться. Я ответила, что отлично все сознаю, но что я всей душой люблю Ники, что не хочу задумываться о том, что меня ожидает, я хочу лишь воспользоваться счастьем, хотя бы и временным, которое выпало на мою долю», – писала впоследствии балерина. Вскоре Кшесинская сняла в Санкт-Петербурге небольшой двухэтажный дом, принадлежавший композитору Римскому-Корсакову.

На новоселье цесаревич подарил ей набор из восьми золотых чарок для водки с драгоценными камнями. Спустя годы Матильда вспоминала те счастливые дни, что прошли в этом доме. Наследник обычно приезжал вечером, к ужину. Иногда они устраивали небольшие вечеринки, приглашая трех молодых великих князей, одну-двух балерин и тенора, которого Николай очень любил. После ужина князья, по обыкновению, пели грузинские песни, а потом вся компания играла в баккара.

Тем временем Николай Александрович продолжал выполнять и государственные обязанности. «Меня назначили членом Финансового комитета, – писал он. – Чести много, радости мало… Принял шестерых членов этого учреждения; признаюсь, прежде я даже не подозревал о его существовании». В качестве главы Комитета по борьбе с голодом 1891–1892 годов цесаревич много трудился, изыскивая средства по подписке, и сам жертвовал значительные суммы на помощь голодающим. Отношения с отцом были несколько натянутыми.

«Очень хотелось в строй с гусарским взводом, но забыл спросить Пап́а», – отметил он в дневнике 6 января 1890 года. Сергей Юльевич Витте, грузный и толковый министр финансов, строивший Транссибирскую магистраль и позднее, уже при Николае II, во время Русско-японской войны и революции 1905 года, входивший в состав правительства, писал в своих мемуарах о беседе с Александром III. По словам Витте, он предложил царю назначить цесаревича председателем Комитета по сооружению Великого Сибирского пути. Император был удивлен подобного рода предложением. Произошел следующий диалог:

«– Как?.. Да вы знаете наследника цесаревича?

– Как же, Ваше Величество, я могу не знать наследника цесаревича?

– Да, но вы с ним когда-нибудь о чем-нибудь серьезном разговаривали?

– Нет, Ваше Величество, я не имел счастья говорить с наследником.

– Да ведь он, – говорит, – совсем мальчик, у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем Комитета?

– …Но ведь если вы, Ваше Величество, не начнете приучать его к государственным делам, он никогда к этому и не приучится».